Трактир на Пятницкой. Агония. Вариант «Омега»

— Что я могу, Вальтер? — Петер шумно выдохнул и потянулся к бутылке, но Лемке перехватил его руку. — Я стар, Вальтер. От меня и раньше не было толку. За что мне платили деньги в абвере?

— Не прибедняйся, старина. — Лемке достал портсигар, но тотчас спрятал его в карман. — В сорок третьем ты отлично убрал резидента англичан.

— На ринге за такой удар я не получил бы ни пфеннига. Теперь я стар, я даже ударить не могу.

— Впервые слышу, чтобы агент жаловался, что ему много платят. — Лемке снова достал портсигар и стал его крутить в руках.

— Кури, Вальтер, ты же любишь курить. Не стесняйся, — Петер подтолкнул Лемке блюдце, — вот только пепельницы у меня нет.

— Ведь ты не куришь, будет пахнуть дымом. Не стоит. — Лемке спрятал портсигар и взял в руки бокал.

— Ерунда, Вальтер. Я открою окно. — Петер поднялся.

— Не беспокойся, Петер. Сядь, я потерплю. — Лемке поднял бокал и посмотрел его на свет. — Да, я люблю белое вино, а ты коньяк. В работе же наоборот, я люблю риск, ты не любишь.

— Вальтер, я старый человек.

— Ты равнодушный. Ты привык, чтобы тебя били. Смирился.

— Я хочу покоя. Это плохо? — Петер поднял тяжелую голову. — Меня интересует только бокс, ты мог бы, Вальтер…

— Нет. — Лемке поставил бокал и откинулся на спинку кресла. — Не мог бы, Петер. Обмануть, это я мог бы. Сказать, что получаешь последнее задание, что тебя оставят в покое. В разведку люди добровольно не приходят и… не уходят. Я могу попробовать помочь тебе исподволь, потихоньку, давая обтекаемо отрицательные характеристики. Тебя могут законсервировать… — Лемке помолчал. — А не получится, поскрипишь вместе со мной до финиша. Тебе не на что жаловаться, старина. Мы жили неплохо. — Он задумался, вынул сигарету и закурил, но тут же спохватился, погасил сигарету о зажигалку и спрятал в карман. — Кто из твоих коллег имеет такую квартиру, машину, клуб? Да многие ли выжили?

Петер не узнавал старого друга. Лемке опустил плечи, ссутулился, на лице четче проступили морщины. Неожиданно боксер увидел, что Лемке подкрашивает виски: они отливали неестественно фиолетовым цветом.

— Мы жили неплохо, но Тони будет жить лучше. Я уберегу мальчика от многих ошибок, которые совершил сам. Знаешь, Петер, — Лемке кашлянул, — это смешно, конечно, но я в жизни любил, и у меня мог быть сын, постарше Тони. Мария была не арийка, и ей не повезло. В жизни должно везти, Петер. Как нам с тобой, мы еще в порядке… Недолго, Вальтер. Уже недолго. — Он приложил ладонь к широкой груди. — Еще несколько раундов. Один, может, два… Брось, старина. — Лемке улыбнулся и оттолкнул руку Петера, который опять потянулся к бутылке. — От тебя не должно пахнуть.

Они оделись, в дверях Петер оглянулся и сказал провожавшему их бульдогу:

— Извини, вечером погуляем, Макс. — Он захлопнул дверь, и бульдог грустно улегся на свой половичок.

Спортзал выглядел обычно, раскачивались и гудели тяжелые мешки, звенели пневматические груши, отражаясь в зеркалах, мелькали фигуры боксеров. Так было каждый день в течение многих лет, но почему-то сегодня Петеру зал показался более светлым и веселым. Тренер подошел к Сажину, который наблюдал за спаррингом Роберта с Зигмундом, и тихо сказал:

— Извини, меня задержал хозяин.

Сажин не повернулся и кивнул.

— Провести спарринг Тони с Шуриком? — спросил он, глядя на секундомер.

— Конечно, только проследи, чтобы не дрались. Два раунда по две минуты и, конечно, в шлемах. — Петер спохватился и спросил: — А ты как думаешь?

— Так же, — ответил Сажин, щелкнул секундомером и крикнул: — Стоп! Роберт, проведи два раунда с тенью и кончай. Зигмунд, свободен.

Боксеры пожали перчатки, Роберт слизнул с усов пот и спросил:

— Ну как?

— Ты в полном порядке, князь, — ответил Зигмунд задумчиво, — только, на мой взгляд, — он жестом позвал Сажина, — ты излишне акцентируешь удар. Как думаете, Михаил Петрович?

— Считаешь, что выдохнусь? — Роберт испытующе переводил взгляд с тренера на партнера.

— У тебя мания, князь. При чем тут твое дыхание? Он отлично дышит, Михаил Петрович, — ответил Зигмунд. Сажин стоял, наклонив голову, и молча слушал боксеров. — Дело совсем в другом, — продолжал Калныньш, — когда ты наносишь удар, ты невольно прерываешь серию. Так? Ты очень опытный боксер, Роберт, хорошо чувствуешь себя на дистанции удара, твоя связь с противником не должна прерываться. Работай легче, но без перерывов. В этом твое преимущество, ты не запутаешься в длинных сериях.

— А я не сдохну?

— Не старайся каждым третьим-четвертым срубить и не сдохнешь. Бросай одни руки, держи на дистанции удара, ты же опытный боец, он сам подставится. Помяни мое слово.

— Зигмунд говорит дело, — вмешался Сажин. — Ты устаешь не от боя, а от собственных тяжелых ударов, напрягаешься, рвешь дыхание. Давай попробуем?

— Сейчас? Я только отработал три раунда. — Роберт вытер лицо локтем.

— Не важно, еще один не помешает. Петер! — крикнул Сажин и, когда старый тренер подошел, спросил: — Ты не возражаешь, если Роберт проведет один раунд с твоим легковесом?

— С Тони? — Петер нахмурился. — Можно, только без этого. — Он сжал руку в кулак.