Читаем Трамлин-полет полностью

Смерч, зародившийся внутри меня, теперь ворвался в голову, и она вот-вот готова была лопнуть от напряжения. И вдруг я растворился в этом буйстве гнева. Не стало машины, не стало меня самого, пропал голос Игоря. Только дорога, подобно серебряной реке, и скорость, скорость, скорость! Тело превратилось в НЕЧТО, стремительно летящее над поверхностью, видящее и в то же время тонко осязающее всей своей непонятной сутью каждую трещинку, ямку, бугорок. Это НЕЧТО охватывало сразу дорогу от края до края и далеко-далеко вперед. Оно точно знало: ехать нужно вот здесь, цепляясь за почти невидимую морщинку, а потом чуть влево и упереться вон в тот бугорок, а затем бесстрашно отпустить себя в свободное скольжение от одного края к другому, тогда почти у самого дерева можно будет цепко ухватиться за припорошенную снегом обочину.

Километра через четыре обогнал "жигуленка", а перед самым финишем, то есть километре на пятнадцатом-семнадцатом, обошел еще одну машину! Причем незадолго перед этим Игорь не выдержал и стал громко кричать, что, мол, я совсем рехнулся (другими, правда, словами), что так дальше дело не пойдет, это ни в какие рамки не лезет - он диктует "четвертый" поворот (то есть скорость восемьдесят), а я прохватываю его на все деньги. В завершение, своей истерики он бросая "легенду" вместе со стенограммой на пол, сложил по-наполеововски руки на груди и уставился якобы с безучастным видом в окно. Я это помню, потому что громкие вопли подействовали и я потихоньку стал приходить в себя. Причем "приходить в себя" в прямом смысле. Но лучше бы этого и не было. Окончательно "протрезвел" в момент, когда замолчавший было Игорь зло рявкнул: "Финиш!" Тут я увидел промелькнувшую справа судейскую машину и первое, что сделал, - бросил взгляд на спидометр. Стрелка оказалась за отметкой сто пятьдесят! Я тут же посмотрел вперед, и в животе сделалось холодно, он втянулся, а ноги стали большие и ватные. И немудрено: у меня до сих пор воспоминание об увиденном вызывает ощущения, близкие к тем, что тогда испытал.

Мы вихрем неслись по деревне, дорога-каток уходила чуть под горку и где-то через километр круто поворачивала влево. С обеих сторон глубокие кюветы, а через них к каждой избе перекинуты мостки. И вот тут, признаюсь честно, я струхнул. Выхода-то не было! Такую скорость по чистому льду да еще под горку мне на километре не погасить - это ясно как белый день. Не то что тормозить - я чуть газ убрал, как меня тут же поперек дороги поставило! Бросить машину в снежный кювет тоже нельзя: мостки слишком часто лежат, разберу машину под ноль, да и сами вряд ли уцелеем.

Вроде быстро думал, а полпути одолел. Поворот кошмаром надвигается, прожекторы уже выхватили из темноты зловеще толстые деревья и мощный сруб дома за ними. "Вот строят, - подумалось, - крепость, а не дом".

Взгляд на спидометр - сто двадцать. Проклятье! Надо в кювет нырять. Подвожу машину к девой канаве и, как только подошли к мосткам, кидаю ее прямо на настил. Машина слушается и, прокатив по нему левыми колесами, прыгает в канаву. Стена звездной белизны подсвеченного прожекторами, снега мгновенно вырастает перед нами. Я ослеплен, но это неважно - смотреть-то не на что. Торможу изо всех сил, одновременно включаю вторую передачу и выворачиваю колеса вправо, понимая, что, пока они заблокированы тормозами, поедем все равно прямо. Чувствую, что следующие мостки уже близко. Отпускаю тормоза и даю полный газ. При этом про себя гадаю - выскочим или не выскочим из кювета. Выскочили!

Только это произошло, я ходом, точно таким же способом ныряю в правый кювет. Когда же, пропахав его от мостка до мостка, опять пулей вылетел на дорогу, то, видимо, в чем-то ошибся и машину, развернув на сто восемьдесят градусов, понесло вдоль деревни задом наперед (веселенькая картинка!). Тут я решил - будь что будет, и опрокинул машину в левый кювет. Торможу из последних сил, а сам, упираясь в руль, вдавливаюсь в спинку сиденья и жду удара. Но мы, о чудо, собрав багажником гору снега, наконец останавливаемся! И сразу же обрушивается тишина. Ушам даже больно. Спрашиваю себя - почему так тихо? Ну да, правильно - мотор заглох на последнем кульбите. Весь расслабляюсь.

Первым очухался Игорь. Он по привычке рванул свою дверь, но машина сильно накренена на правый бок и все забито снегом. Тогда он берет документы, перелезает через меня и при этом говорит севшим голосом, но без злости:

- Да-а, Андреич! Ну и шутки у тебя!

Выбирается на дорогу, поскальзывается, падает, ругается:

- Вот, ети ее мать! Так и руку сломать можно.

Встает и бежит к судейской машине.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии