Ложь может иметь осознанную цель – защиту человека от реальности, которую он отрицает, – но у нее есть своя цена. С психоаналитической точки зрения она возникает из детской потребности отделиться от матери. Точно так же, как ложь служит попыткой отвернуться от правды, детская ложь – попытка отвернуться от матери. Как мы видели раньше, детские чувства по отношению к матери представляют собой противоречивое сочетание потребности и возмущения. Эта динамика обычно становится первым источником беспокойства для маленького человека. Ложь призвана справиться с этим беспокойством, утверждая индивидуальность и независимость ребенка.
Когда детская ложь впервые принимается на веру, младенец выходит на новый уровень отчуждения от матери. Это опыт освобождения; ребенок чувствует себя отдельным человеком, контролирующим ситуацию. Но этот опыт пугает, потому что он отделяется от заботливой матери (а также от матери раздражающей и устанавливающей границы). Ложь дает ребенку желанную цель: независимость, пусть даже временную, но оставляет его в изоляции и одиночестве. Таким образом, утверждение своей силы оставляет ребенка в уязвимом положении, и его реакция на уязвимость – могучая сила, формирующая характер. У некоторых детей реакция состоит в повторном утверждении своей силы, когда они выдумывают новую ложь, и из этой последовательности порой рождается модель привычной и даже патологической лжи.
Большинство из нас не хочет думать, что наша ложь может подвергать риску жизнь и благополучие окружающих.
Психоаналитическое исследование часто показывает, что патологический лжец в детстве испытывал проблемы с вниманием родителей. Биографы и наблюдатели отмечают: поведение Трампа во многом копирует поведение обоих его родителей. Его отец постоянно был занят и виделся с детьми, лишь когда они навещали его в рабочем кабинете или на стройплощадке. Дональд приспособил эту схему к своему отцовскому стилю и ограничил время общения со своими детьми их визитами к нему на работу. Его мать часто отсутствовала и, по многочисленным свидетельствам, вкладывала больше сил в имидж жены богатого торговца недвижимостью, чем в воспитание детей. Эти обстоятельства вызывают вопрос, считал ли маленький Донни, что родители лгут ему или не доверяют ему настолько, чтобы говорить правду. Для ребенка, жаждавшего внимания, такие родители были совершенно не такими, как они выглядели на людях, демонстрируя любовь и заботу.
Если ребенок получает от родителей противоречивые сигналы, ему трудно понять, какие из них подлинные, а какие ложные. Ребенок, чувствующий, что родителям больше нравится абстрактное представление о сыне, чем их живой сын, может вырасти во взрослого человека, которому нравится свой придуманный образ, а не трудная и долгая работа по созданию и сохранению реальности, которой соответствует этот образ. Например, такому человеку больше нравится идея президентства, чем вся тяжелая работа, подразумеваемая этой должностью.
Когда патологический лжец становится взрослым, источник его беспокойства меняется, но потребность справляться с беспокойством никуда не уходит и даже усиливается. Каждое незначительное искажение истины заставляет его еще больше отступать от действительности; по мере их накопления возникает целая система дезинформации. Сам того не осознавая, лжец вписывается в новую систему, продиктованную этими изменениями. Система становится «новой истиной», и лжец может справляться со своим беспокойством, лишь поддерживая изощренную конструкцию вранья; факты должны быть не тем, чем они являются, а тем, чего требует система. Со временем он позволяет окружить себя новой системой «измененных фактов», поддерживающей его потребность в определенности. Это необходимо для управления первоначальным беспокойством, подвигнувшим его на первую ложь.