Трамвай без права пересадки

Поскольку Йон Венцель прибыл в Штрабах слишком рано, чтобы немедленно отправиться по делам, он собирался хотя бы ненадолго представить себя бесцельно шатающимся праздным туристом. А потому направился прямиком к памятнику. Ничто так не расскажет тебе о незнакомом городе, в который ты попал волею судеб, как памятник, ведь памятник — это память. Только памятник покажет тебе, что чтут и кого помнят в этом совершенно незнакомом тебе месте.

Произведение искусства, на которое обратил свой взор Венцель, представляло собой при ближайшем рассмотрении постамент. Да, невысокий мраморный постамент почти правильной кубической формы — скорее заготовка для памятника, чем сам памятник. Потому что никто на нём не стоял. А мраморная же табличка у подножия несуществующего памятника извещала золотыми буквами: «Тому, кого никто не знал».

«Тому, кого никто не знал!» — Йон Венцель усмехнулся выдумке неизвестного ему скульптора.

— Можете забраться, если хотите, — произнёс приятный женский голос за его спиной.

Он обернулся.

Дама была миловидна, под кокетливой шляпкой и в длинном строгом платье, которое, на взгляд Йона Венцеля, с игривой шляпкой совершенно не гармонировало. Но Йон Венцель был всего лишь мужчиной.

— Забраться? — улыбнулся он.

— Ну да, — улыбнулась дама в ответ. — Многие приезжие так делают. Про это написано даже в путеводителе по Штрабаху: первое, что должен сделать путешественник — это постоять на постаменте памятника тому, кого никто не знал.

— У меня нет путеводителя, — пожал плечами Венцель, словно извиняясь. — Но как вы догадались, что я приезжий?

— Это просто, — коротко ответила дама.

Венцель выждал некоторое время в надежде, что дама объяснит простоту алгоритма, по которому она пришла к выводу о его нездешности. Но дама молчала.

— Так вы полезете или нет? — только и спросила она, когда молчание затянулось настолько, чтобы в следующее мгновение стать невыносимым.

— Думаю, что нет, — вежливо ответил Венцель, слегка удивляясь её настойчивости.

— Жаль, — дёрнула дама плечом. — Очень хотелось посмотреть на вас. У вас мужественное лицо и красивая осанка, вам бы подошёл этот постамент.

— Спасибо, — смутился Венцель, признаваясь себе, однако, что невинный комплимент от этой совершенно незнакомой женщины весьма ему приятен.

А она внезапно и совершенно равнодушно отвернулась и пошла по площади, быстро скрываясь в тумане, будто уходя на дно мутной реки без названия. Уже удалившись настолько, что силуэт её стал едва различим в белом месиве, а Йон Венцель готов был оторвать от неё свой взгляд, она остановилась.

— Я слишком дорога для вас, — услышал путешественник её голос.

— В каком смысле? — отозвался опешивший Венцель после некоторого молчания.

— Двести марок за час, — отвечала дама. — Это ведь вам не по карману, не так ли?

Йон Венцель не нашёлся что ответить. А дама, постояв немного, кивнула своим мыслям и быстро скрылась в тумане. Только глухой стук её каблучков о каменную мостовую ещё некоторое время доносился до ушей ошарашенного Венцеля.

Он ещё несколько минут стоял перед постаментом, сосредоточенно разглядывая надпись посвящения, но не вникая в слова, совершенно потерявшись в собственных мыслях, которые мельтешили в голове, суетились, метались, сталкивались и спотыкались — и всё это молча, не издавая ни звука.

Наконец, так и не придя ни к какому выводу по поводу странной дамы, он двинулся наугад туда, где, по его мнению, из площади брала своё начало какая–нибудь улица.

2

Он бесцельно проследовал по пустынной Вирховштрассе, пересёк в непроглядном тумане Альтерштрассе, миновал кафе «У Карла XII» и остановился на перекрёстке двух улиц, названия которых были ему пока неизвестны.

Здесь его внимание привлекло небольшое собрание, соверешенно неожиданное в столь ранний час, особенно на фоне пустоты, поглотившей другие улицы. Человек двенадцать или пятнадцать стояли в круг вокруг чего–то, что привлекло их внимание. Кажется, они разговаривали вполголоса и перешёптывались, иногда трогая друг друга за рукав, чтобы привлечь внимание.

Забывая о неожиданной встрече у памятника, Йон Венцель неторопливо направил свои стопы к собранию.

Приблизившись и остановившись в шаге от людей, он мог слышать их разговоры.

— Яблоки ужасно подорожали, — говорила какая–то дама, с виду домохозяйка почтенного возраста. — Ещё вчера они были по девятнадцать пятьдесят, а сегодня уже — двадцать две.

— Что же вы хотите, милочка, — отвечала ей другая. — В такое ужасное время живём.

— Вам бы следовало читать газету, — недовольно обратился к ним стоящий рядом солидный господин с тростью и в очках. — В газете ещё третьего дня было написано, что ожидается подорожание. Мэр лично обратился к гражданам с просьбой соблюдать спокойствие. Так что оставьте свои паникёрские настроения при себе, дамы.

— Рубашка–то у него белая, — сказала женщина на противоположной стороне круга.

— Франц Кирхоф всегда любил пофрантить, — отозвался кто–то. — Ничего удивительного, что он в белой рубашке. Хотя… лично я не стал бы надевать с белой рубашкой такой вызывающий галстук.