Горсть медяков звякнула о стол, рассыпанная рукой женщины. Она принялась рассматривать монеты, то шевеля губами, то скорбно поджимая их.
— Твоё селение ждёт неурожай, — сказала она через минуту.
— Мне плевать на урожай. Мне нужен беглец, — сурово произнёс преследователь, и рука его потянулась к кочерге, прислонённой к очагу.
— Через полтора года король умрёт, — продолжала гадалка.
— Счастливый путь ему, — равнодушно отозвался преследователь.
— Твоя сестра родит двойню.
— Придётся сдать в приют — ей не прокормить ещё двоих.
— Через три месяца после смерти короля начнётся великая война, и…
— Ты скажешь мне что–нибудь о беглеце? — оборвал преследователь гадалку. — Где и когда я догоню его?
— Об этом мне ничего не известно, — отвечала та.
— Плохо, — пожал плечами преследователь и размозжил ей голову кочергой.
Огонь в камине полыхнул напоследок и угас.
— Сколько я должен тебе за гадание? — спросил преследователь, бросая кочергу на угли. Приставший к ней окровавленный рыжий локон затрещал.
— Один сребреник, — отвечала истекающая кровью гадалка.
Преследователь бросил на стол монету и направился к выходу. Глаза его тускнели усталостью бесконечной погони, он еле волочил ноги. Белый кругляшок серебра затерялся в россыпи меди.
— Зачем ты умертвил меня? — спросила предсказательница, выходя вслед за своим убийцей на крыльцо.
— Ведь я предупреждал, что разнесу тебе голову за неправильное предсказание.
— Но я всё предсказала правильно!
— Ты ничего не поведала мне о главном, гадалка.
— Быть может, никакого беглеца и вовсе нет?
— Если ты не сдохнешь сейчас и будешь продолжать молоть разную чушь, я ударю тебя кочергой ещё раз!
— Хорошо, я умру, — вздохнула гадалка и замертво повалилась на ступени.
— Как неожиданно пришла зима! — вздохнул старый вождь, провожая глазами падающие снежинки.
— Зима всегда приходит неожиданно, — кивнул ещё более старый жрец.
— Это так, — грустно улыбнулся вождь. — Каждый раз мы ждём её с самого лета, и каждый раз ей удаётся нас обмануть.
Он повернулся к гостю, сидящему у костра:
— Кто ты, человек?
— Не знаю. Или не помню.
— Что привело тебя в наши земли?
— Не что.
— И кто же?
— Беглец. Видели вы его?
— В своей жизни я видел много беглецов, — задумался вождь. — Который из них тебе нужен?
— Тот самый.
— Многие хотели бы догнать этого беглеца, — вмешался жрец. — Многих преследователей я знал.
— Он — мой, — отвечал преследователь. — Поэтому никто и не догнал его.
— Все мы чьи–нибудь беглецы, — задумчиво помотал головой жрец. — И все мы чьи–нибудь преследователи. Воистину, мир состоит из тех, кто бежит и тех, кто догоняет.
— Это так. Но у меня нет времени на мудрые мысли, — напомнил преследователь.
— Но наверняка найдётся часок, чтобы выпить с нами доброго вина, — радушно улыбнулся вождь. — Урожай был хорош.
— Я не могу пить вино, пока не догоню его. Не могу ни есть мясо, ни любить женщин, ни радоваться вновь народившимся, ни провожать ушедших, ни бросать зерно в землю, ни пожинать спелые колосья… Мне нужно догнать его.
— И что будет, когда ты его догонишь? — вопросил жрец.
— Я успокоюсь, — отвечал преследователь, поднимаясь и на дрожащих от усталости ногах направляясь к дороге.
— Ради этого стоит умереть вдали от дома, — кивнул вождь.
— Я не собираюсь умирать, — возразил преследователь, не оборачиваясь.
— Зима всегда приходит неожиданно, — усмехнулся жрец.
— Когда–то я тоже преследовал его, — сказал умирающий, ложась вдоль дороги, утопающей в весенней слякоти.
— Его?
— Ну или другого, не всё ли равно.
— Мне — нет, — покачал головой преследователь опускаясь в грязь, рядом с умирающим.
— Когда–то мне тоже было не всё равно, — печально улыбнулся тот. — С тех пор прошло и десять и двадцать лет, а потом — ещё больше. И многое изменилось.
— Главное — не меняется.
— Меняется в первую очередь именно главное. И только второстепенное остаётся неизменным. Я слишком поздно это понял.
— Просто ты позволил отчаянию съесть себя, — возразил преследователь, наблюдая, как тает в грязной луже белая монета его плевка.
— Я не позволял, — слабо качнул головой умирающий. — Да оно и не спрашивало позволения… Сколько уже месяцев или лет гонишься ты за ним?
— Не считал, — пожал плечами преследователь. — Что может быть глупее, чем считать уходящие дни!
— Твоя правда. Однажды я стал считать и сбился со счёта.
— Их было так много?
— Нет, просто мне стало страшно.
— Можешь заняться подсчётом теперь, чтобы скоротать последние минуты. Бояться всё равно уже больше нечего.
— И ты опять прав: чего бояться тому, кто готовится в плавание против течения времени.
— А мне — пора, — кивнул преследователь, поднимаясь, кряхтя и опираясь на палку.
— Ты не поможешь мне умереть?
— Нет. Ты должен уметь это сам. А если не умеешь, так у тебя ещё осталось немного времени — как раз хватит, чтобы научиться.
— Я так долго гнался за тобой, — беззубо улыбнулся преследователь, присаживаясь и дрожащей рукой кладя рядом свой древний посох. — Я так долго гнался за тобой, что уже и не помню — зачем.
— Так всегда и бывает, — отозвался беглец.