Трамвай без права пересадки

— На губах моих нет вкуса победы, — продолжал преследователь, пропуская слова беглеца мимо ушей. — Только горечь.

— Это горечь поражения.

— Неужели я проиграл?

— Ты не выиграл.

Они смотрели друг другу в глаза и во взглядах их не было ни ненависти, ни радости от состоявшейся встречи.

— Странное чувство, — горько улыбнулся преследователь, — мне не хочется тебя убивать.

— Гадалка ошиблась, — отвечал беглец. — Твоя сестра не родила двойню. У неё вышла тройня.

— Их сдали в приют?

— Нет, слава богам. Иначе сейчас у нас не было бы президента.

— Ну что ж, — пожал плечами преследователь, — значит, я всё же не зря разбил ей голову кочергой.

— Если бы можно было так просто разбить кочергой голову судьбе, тысячи кузнецов сделали бы себе состояние.

Преследователь достал из рукава свой верный нож. Клинок немного затупился от времени, консервных банок, твёрдой колбасы и чёрствого хлеба, но потёртая наборная рукоять по–прежнему ложилась в руку удобно и гладко. Вот только рука была уже не та.

— Столько лет… — пробормотал он. — Столько лет я гнался за тобой.

— Целую жизнь, — подсказал беглец. — Или даже больше.

— Больше жизни я догонял тебя, — продолжал преследователь, — и теперь… вот же странность!.. теперь я знаю, что ты мне вовсе и не нужен. Я гнался не за тем.

— Обычная история, — улыбнулся беглец.

— Но убить–то я тебя должен, раз уж догнал.

— По всему выходит, что так. И никто тогда не скажет, что жизнь твоя прожита напрасно.

Преследователь бросил на беглеца быстрый взгляд — ему почудился подвох в этих словах, ирония в голосе. Но глаза беглеца были чисты и спокойны. Кажется, он и вправду так думал, как говорил.

— Зато я не видел, как старилась моя жена, — произнёс преследователь, отвечая почудившейся издёвке. — Это стало бы мне горше смерти.

— И то верно, — кивнул беглец.

Пошёл снег. Снежинки таяли, пролетая над костром, и тут же испарялись. Костёр потрескивал задумчиво и почти не дымил — дрова были сухи. Два старца сидели друг против друга и волосы их под снегом становились ещё белее.

«Зима всегда приходит неожиданно, — вспомнил он слова вождя. — Каждый раз мы ждём её с самого лета, и каждый раз ей удаётся нас обмануть».

Надо было их тоже убить, зря он этого не сделал тогда. Двумя обманутыми стало бы на земле меньше. Эх, да что уж там, всех ведь не избавишь.

— Я ударю тебя в сердце, — сказал он, беря нож на изготовку. — Надеюсь, мне удастся попасть точно и не причинить тебе лишних страданий.

— Страдания никогда не бывают лишними, — пожал плечами беглец. — Как и жизнь никогда не кончается вовремя.

Преследователь помотал головой, разгоняя словесный туман. Кряхтя, поднялся, потянул посох.

— Позволь напоследок сказать тебе одну вещь, — улыбнулся беглец, наблюдая за тем, как его преследователь пытается распрямиться, держась за поясницу.

— Только одну, — кивнул тот.

— Одну, — пообещал беглец. — Прежде чем ты умрёшь, ты обязательно должен это знать.

— Говори скорей и покончим с этим делом. А то холодно.

— Нет лучшего способа догнать убегающего, чем заставить его гнаться за тобой.

Преследователь пожевал губами, озадаченно глядя на беглеца.

— Хм… — произнёс он после некоторого раздумья. — И что же ты хочешь этим сказать? Ты не боишься смерти?

— Страшна вовсе не смерть. Страшно непонимание того, что ты давно умер.

— Ладно, хватит. Ты сказал что хотел, пора и честь знать.

Ему наконец удалось распрямиться и, опираясь на посох, он подошёл к беглецу. Тот поднялся навстречу…

7

Снег скоро кончился. Опустился вечер.

К догоревшему костру пришли волки. Они тревожно обнюхивали цепочку человеческих следов, подобрали недоеденный кусок лепёшки, сцепились за колбасные шкурки.

Потом уселись в круг и принялись выть на луну.

Кто как не волк лучше всего знает, что луну не догнать, как бы быстры ни были твои ноги.

Глотатели

Глотать он научился довольно рано. Можно сказать, с рождения.

Первая пуговица была проглочена им полутора лет отроду. Таинственное исчезновение в собственном организме этого незначительного, но столь интересного предмета было воспринято почти экстатически и навсегда определило судьбу.

Юбилейная семьдесят пятая пуговица проглотилась на десятый день рождения. Это была последняя пуговица из имеющихся в доме.

«Милый, — сказала ему мать, — ты не мог бы глотать что–нибудь другое? Попробуй, например, кнопки — их у нас много. Или… или керамзит из цветочных горшков».

Но он был неумолим. Вкус уже сложился, ему не хотелось ничего, кроме привычного. В ход пошли пуговицы с родительских рубашек и платьев. Но они быстро закончились, а их пропажа каждый раз вызывала целую бурю эмоций со стороны родителей, вынужденных ходить на работу, подпоясавшись кушаками или закалывая борта рубах и блузок булавками.