Трамвай и немного странно

Я не хочу писать любовные романы.

Неизвестный автор

I

“Как странно – все в мире удваивается. “Ты” и “я”, верх и низ, перед и зад, десница и шуя… Мир, выражаясь по-научному, анби… амби… валентен. Да, да, да! А еще в нем царит хаос. Мир есть хаос. Весь мир. Дырка на пятке – хаос. Набойка слетела – хаос. Все, все – хаос!” – сделав такое заключение (мысленное, конечно!), Машенька встревоженно огляделась – не сказала ли она чего вслух. Но, кажется, никто из трясущихся рядом с ней пассажиров трамвая N25 не обращает на нее внимания.

Машеньке тридцать лет (это она скрывает), у нее был муж (и это скрывает), он ее бросил (об этом тоже знать никто не должен) … “Сам дурак! – вспомнив муженька, Машенька только усмехнулась. – Тоже мне, нашелся умник…”

Муж не понял тонкой Машенькиной натуры, не оценил ее порывов, ушел, хлопнув дверью и прорычав на прощанье: “Дура!” Он не оценил того, что Машенька особенная, и особенностей у нее много. Например, она любит мечтать… О разном.

В детстве Машенька мечтала о котенке с розовым носиком, в отрочестве – о мальчике с голубыми глазами, в юности… К тридцати годам Машенькины мечты изменились, в грезах ее перестали фигурировать конкретные лица и предметы (фи, как пошло!), – и грезы приобрели характер более отвлеченный, возвышенный. Так, например, мысли о хаосе родились в Машенькином мозгу не случайно. Дело в том, что Долина по радио нынче пела:

Половинка моя, половинка моя…

Вот Машенька и замечталась о том, что неплохо бы и ей встретить свою половинку. “Ведь должен же он где-то быть. Мир, хоть и хаос, но анби… амби… валентен!”

К сожалению, дальнейшие машенькины рассуждения останутся для нас загадкой, так как на следующей остановке она выйдет, увлекая за собой свою уже надрезанную кем-то сумочку, аромат духов и, естественно мечты…

II

На задней площадке, уцепившись правой рукой за поручень, а левой за портфель, ехал некто Алферов.

Некто Алферов страстно не любил свою фамилию, потому что, с кем бы он ни знакомился, слышал всегда один и тот же вопрос: “А вы случайно не родственник той, той самой, которая актриса?” И каждый раз он отвечал, грустно усмехнувшись: “Нет. Я не родственник. Однофамилец.” Спросивший же каждый раз сильно удивлялся: “Странно, а я думал…”

“Странно. Как все сегодня странно. Странно. Как все сегодня странно. Странно. Как все сегодня странно,” – заезженная пластинка вертелась в утомленном мозгу Алферова под стук трамвайных колес. Больше он ни о чем не думал, так как сильно устал на работе.

Остановка Алферова еще не скоро, выйдет он, несомненно, наступив кому-нибудь на пальцы и буркнув под нос: “Извиняюсь.”

III

В этом же трамвае ехала творческая личность лет сорока. Она была неопределившейся и неустоявшейся (немного поэт, немного философ, немного…), имела улыбку чеширского кота, заношенный пиджак, металлические коронки и стоптанные ботинки. Личность ни о чем не думала, а просто глазела в окно, хотела курить и бубнила себе под нос несколько строк из страшно знакомого стихотворения:

Знаете, что, скрипка?

Мы ужасно похожи:

Я вот тоже…

ору…

Автора личность вспомнить не могла, да и не хотела, кажется. Да если бы и хотела…

Где творческая личность выйдет, нам неизвестно. (Известно ли это ей?)

IV

Еще в трамвае ехало много разных лиц, но писать о них как-то уже не хочется.

Пусть себе катятся!

август 2000