Трамвай «Желание»

Молчание.

БЛАНШ. Это называется грубой похотью… да, да, именно: «Желание»! — название того самого дребезжащего трамвая, громыхающего в вашем квартале с одной тесной улочки на другую…

СТЕЛЛА. Будто бы тебе самой так ни разу и не случалось прокатиться в этом трамвае!

БЛАНШ. Он-то и завез меня сюда… Где я — незваная гостья, где оставаться — позор.

СТЕЛЛА. Но тогда ведь этот твой тон превосходства, пожалуй, не совсем уместен, ты не находишь?

БЛАНШ. Нет, Стелла, я не заношусь и не считаю себя лучше других. Можешь мне верить. Но вот как я представляю себе: да, с такими сходятся — на день, на два, на три… пока дьявол сидит в тебе. Но жить с таким! Иметь от него ребенка!..

СТЕЛЛА. Я тебе уже говорила, что люблю его.

БЛАНШ. Тогда я просто трепещу. Мне страшно за тебя.

СТЕЛЛА. Что поделаешь — трепещи, раз ты так уперлась на своем.

Молчание.

БЛАНШ. С тобой можно говорить… по душам?

СТЕЛЛА. Да говори, пожалуйста, кто тебе мешает? Можешь не стесняться.

Грохот приближающегося поезда. Обе умолкли, пережидая, пока стихнет шум. Женщины все время остаются в спальне. Неслышный за шумом поезда, с улицы вошел СТЭНЛИ. В руках у него несколько пакетов. Не замечаемый женщинами, стоит, прислушиваясь к разговору. На нем нижняя рубаха и перепачканные машинным маслом брюки.

БЛАНШ. Так вот, с позволения сказать, — он вульгарен!

СТЕЛЛА. Ну и что ж… допустим.

БЛАНШ. Допустим! Неужто ты забыла все, чему тебя учили, на чем мы взросли? Разве ты не видишь, что в нем нет и проблеска благородства? О если б он был всего лишь простым! Совсем немудрящим, но добрым, цельным, — так нет же! Есть в нем это хамство — чтото откровенно скотское!.. Ты ненавидишь меня за эти слова?

СТЕЛЛА (холодно). Ничего, не смущайся — выскажись до конца.

БЛАНШ. Ведет себя как скотина, а повадки — зверя! Ест как животное, ходит как животное, изъясняется как животное! Есть в нем даже что-то еще недочеловеческое — существо, еще не достигшее той ступени, на которой стоит современный человек. Да, человек-обезьяна, вроде тех, что я видела на картинках на лекциях по антропологии. Тысячи и тысячи лет прошли мимо него, и вот он, Стэнли Ковальский — живая реликвия каменного века! Приносящий домой сырое мясо после того, как убивал в джунглях. А ты — здесь, поджидаешь: прибьет?.. а вдруг — хрюкнет и поцелует! Если, конечно, поцелуи уже были известны в ту пору. И вот наступает ночь, собираются обезьяны! Перед этой вот пещерой… и все, как он, хрюкают, жадно лакают воду, гложут кости, неуклюжие, не посторонись — задавят. «Вечерок за покером»… называешь ты это игрище обезьян! Одна зарычит, другая схватила что под руку подвернулось — и вот уже сцепились. Господи! Да, как далеко нам до того, чтобы считать себя созданными по образу и подобию божию… Стелла, сестра моя!.. Ведь был же с тех пор все-таки хоть какой-то прогресс! Ведь с такими чудесами, как искусство, поэзия, музыка, пришел же в мир какой-то новый свет. Ведь зародились же в ком-то более высокие чувства! И наш долг — растить их. Не поступаться ими, нести их, как знамя, в нашем походе сквозь тьму, чем бы он ни закончился, куда бы ни завел нас… Так не предайся же зверю, не живи по-звериному!

Проходит еще один поезд. Стэнли в нерешительности облизывает губы. Затем повернулся и бесшумно выходит. Женщины так и не заметили его. Когда поезд стихает вдали, кричит за дверью: «Эй! Эй! Стелла!»

СТЕЛЛА (до сих пор внимательно слушала Бланш). Стэнли!

БЛАНШ. Стелла, я…

Но та уже у входной двери.

СТЭНЛИ (как ни в чем не бывало, входит со своими покупками). Привет, Стелла, а Бланш уже вернулась?

СТЕЛЛА. Дома, дома.

СТЭНЛИ. Привет, Бланш. (Ухмыляется ей.)

СТЕЛЛА. Ты что, полазил под машиной?

СТЭНЛИ. Да эти портачи, механики у Фрица, ничего не смыслят — им что задница, что… Эй!

Стелла крепко обняла его обеими руками, прильнула — прямо на виду у Бланш, не стесняясь. Он смеется, прижимает Стеллу лицом к себе. Поверх ее головы ухмыляется стоящей в спальне, у портьеры, Бланш. Сцена темнеет, остаются лишь две ярко освещенные застывшие в крепком объятии фигуры. «Синее пианино», труба, ударные…

КАРТИНА ПЯТАЯ