ТрансАтлантика

В небе застыли невнятные слухи о рассвете. Сенатор надел толстое серое пальто, шарф, однотонную шерстяную шапку. Кепок не носит – боится смахивать на фанатиков. Невнятный диктат мирной жизни. Он направляется в Стормонт и на въезде стучит Джеральда по плечу.

– Уверены, сенатор?

Едва он выходит из машины, телохранители занимают позиции. Щеки жалит холод. Заря обещает дождь. Сенатор оставляет дверцу машины приоткрытой – мало ли что. Мужчины и женщины греют руки вокруг бочек. При виде сенатора поднимают головы. Нанесли кучу свечей – горели всю ночь. Под стеной – цветы штабелями. Как говорить о мертвых? Беды этих людей он лишь воображает. Эдакая призрачность. Сколько ночей они в ожидании просидели под этими воротами? Лавочники. Сантехники. Музыканты. Мясники. Жестянщики. Профессора. Их разрухи и тягости. Среди них он как дома. Юная девочка – глаза сияют печалью. Мужчина стаскивает потрепанный капюшон куртки, чтобы поговорить. А то, сенатор. Вы чё тут делаете-то? Холодно, небось? Сквозь толпу проталкиваются репортеры. Мусульманка в платке – даже ее снедает ирландская жажда. В промозглом холоде растекается тоска. По толпе шныряют шепотки.

У края толпы он останавливается. Не уверен – она, не она? Лица издали не рассмотреть. Он заглядывает поверх шеренг чужих плеч. В толпе шевеление. Качка. У баррикады. В кресле-каталке. Закутана в пару одеял. Он мягко раздвигает толпу и подходит.

– Доброе утро.

– Привет, сенатор.

На миг из головы улетучивается ее имя. Из Странмиллиса. Потеряла внука.

– Сегодня в теннис не играете?

– Решила финал посмотреть.

– Ну, мы надеемся, что это финал.

– Во всяком случае, гейм и сет.

– Пока да.

– Сделайте, чтоб получилось, – говорит она и после паузы прибавляет: – Пожалуйста.

Он кивает. Ее тартановый плед натянут под горло. Ей минимум девяносто. Как она может тут торчать в такую погоду? Поразительно, как легко ответить да, да, он сделает, чтоб получилось, он сделает все, что в его власти, только бы получилось. Но теперь все зависит не от него. Не его собственность – чужая.

– Спасибо, что пришли, Лотти.

– Удачи вам, сенатор.

– Спасибо.

– Сенатор. Моя дочь. Ханна. Вы знакомы?

– Конечно.

Вторая Лотти, только помоложе. Под шестьдесят, под семьдесят. Энергична, стильна.

– Нет слов, чтоб вас отблагодарить, сенатор, – говорит Лотти.

– Да не стоит, – отвечает он.

– Еще как стоит.

Лотти в кресле поворачивается, стаскивает перчатку, протягивает ему руку и произносит:

– Вы не представляете, что это значит, сенатор.

– Я сделаю все, что в моих силах.

Его ведут назад к машине и почему-то – он сам толком не понимает, почему, – он садится на пассажирское сиденье рядом с Джеральдом и кладет ладонь на приборную доску, словно это граница, которую надлежит перейти, страна, откуда он не вернется. Машина потихоньку выползает из ворот, сзади опускается шлагбаум. Вы не представляете, что это значит. Может, она права – все это время он не представлял, что это значит на самом деле. А теперь это вопрос жизни и смерти. Теперь он доведет дело до конца. Чем бы дело ни кончилось. Он не отступит. За спиной вновь слышатся крики, скандирование и грохот ламбега.

Его высаживают перед входом. Он велит Джеральду ехать домой, отдохнуть, но прекрасно понимает, что шофер останется в машине на стоянке, откинув сиденье, включив радио, ерзая и крутясь в тесноте, и ветровое стекло запотеет от печки.

Вверх по ступеням, в унылое офисное здание. В коридорах тяжесть. Он идет, пожимает руки, касается плеч. Всех до единого знает по имени. Они вежливы, почтительны – и напуганы. Если можно обрести, можно и потерять. А это ведь ценность. Встречается раз в тысячу лет. Мир.

Он поднимается по лестнице на третий этаж. Лестничный колодец воняет сигаретным дымом. В кабинете он приоткрывает окно.

Ближе к полудню поступают новости. Убийство в Дерри. Член военизированной группировки. Выпущены официальные заявления. Пресс-релизы. Приверженцы насилия. Бессмысленное возмездие. Тревор Дини. Сидел в машине вместе с женой. Застрелен в упор. Какова причина? Бывает ли вообще причина? Возмездие грядет. Уже обещано. Это убийство – тоже возмездие. Убить убийц. Брат Дини открыл огонь в баре «Восходящее солнце». Иронии нет предела. Сенатор лбом утыкается в письменный стол. Не умрем без сопротивления все мы, волнами унесенные, все мы, вздернутые на дыбу и привязанные к колесу[40].

Si vis pacem.

Он поднимает телефонную трубку. Мы не можем этого допустить, говорит он. Мы должны выступить решительно. Провести границу. Не выдавать страха.

Para bellum.

Он ходит из кабинета в кабинет. Работает над пресс-релизом. Все единодушны: никакие помехи нам больше не страшны. Мы слишком далеко зашли. Хорошенького понемножку. Мы не сдадимся. Теперь это наш лозунг[41]. Наш. Мы. Не. Сдадимся.