— Знаю, мы коротко поговорили об этом по телефону, и когда ты пришла, мы больше не коснулись этого снова. Я думаю, мы должны более подробно обсудить то, что произошло.
— Мы не можем просто притвориться, что этого не происходило? — простонав, предлагаю я, а он качает головой.
— Я не хотела...
— Дело не только в этом. Границы нашего общения размываются в течение длительного времени. Мне не следовало приглашать тебя в свою квартиру.
— Я была расстроена. Ты делал свою работу, — я отворачиваюсь от него и начинаю расправлять материал диванной подушки.
— Ева…
Я не поворачиваюсь, просто продолжаю теребить подушку.
— Я не делал свою работу, когда пригласил тебя к себе. Я не обращался к тебе, как к пациенту, и ты не вела себя со мной, как со своим психотерапевтом. Это моя вина, что границы оказались размыты, но не твоя. Это называется «
После этих слов я поворачиваюсь обратно к нему и качаю головой.
— Я… что?
— В психотерапии его классифицируют как бессознательное перенаправление чувств, которые ты испытывала к одному человеку, например, одному из родителей, к другому, например, на меня, твоего психотерапевта.
У меня отвисает челюсть, и я резко выдыхаю.
— В принципе, ты заменяешь пустоту своей жизни мной. Я тот, с кем ты общаешься чаще всего. Тебя можно понять. Ты заменяешь пустоту от потери заботливого отца, мужчины, с которым тебе было комфортно, мной. Эти чувства для тебя нормальные, но, думаю, мы должны поговорить о том, почему ты перенаправляешь их на меня.
— Ты кто, Фрейд?
— На самом деле эту теорию придумал не Фрейд.
— Конечно, не он, — невозмутимо говорю я. — Слушай, я была пьяна. Тогда мне было грустно. Это больше не повторится.
Он проводит пальцами по своим волосам, а затем кивает. Никто из нас не произносит ни слова, и с каждой минутой, пока мы молчим, мой желудок скручивается все сильнее. Я закрываю глаза, пытаясь подавить зевок.
Престон тут же это замечает.
— Устала? Или плохо спала?
Я пожимаю плечами и вздыхаю.
— Что происходит? Пожалуйста, поговори со мной.
— Мне до сих пор снятся кошмары, — не задумываясь, отвечаю я.
— Почему ты не сказала об этом раньше? Что-то произошло, о чем я не знаю?
Я делаю глубокий вдох, а затем медленный выдох.
— Нет, точно такой же кошмар, о котором я говорила тебе тем вечером.
— Как давно начались эти кошмары?
— С тех пор, как умер Ричард.
Его глаза расширяются после моего признания. То, что я вижу в них, меня огорчает. Как будто ему больно, что я скрывала это от него. Как будто я предала его. И понимание этого проделывает дыру в моей груди. По всем этим причинам, именно сейчас я хочу все ему рассказать.
Он опускает взгляд вниз и делает медленные вдохи:
— Ты можешь рассказать мне об этих снах?
— Это происходит постоянно. Это как будто мир сжимается, звук исчезает, мое видение становится размытым, и я чувствую, будто задыхаюсь. Это похоже на кошмар, в котором ты бежишь по лесу и не знаешь, кто тебя преследует.
— Что ты в них помнишь?
— Не так много. Они как мираж. Я могу чувствовать их. Я чувствую запах. Но просто, когда я думаю, что могу прикоснуться к чему-то, все исчезает в дымке моего разума.
— И что ты ощущаешь?
— Страх. Немыслимый страх.
— А запах?
— Медный. Почти как кровь.
— И ты никогда не испытывала подобного раньше?
— Не помню.
Он ставит свою чашку на столик, возвращается к бумагам и быстро записывает свои мысли. Когда он смотрит вверх, в его глазах появляется ответ.
— Иногда эти кошмары на самом деле подавленные воспоминания, которые стараются найти выход. В таких случаях, например, я обычно направляю к своему коллеге, который использует методы гипноза, чтобы восстановить подавленные воспоминания. Не хочешь попробовать такой метод?
— Нет.
Мой ответ звучит жестче, чем я предполагала, но он кивает.
— Хорошо, я понимаю. Но если ты передумаешь, пожалуйста, дай мне знать.
Я встаю и направляюсь к окну, вглядываясь в город. Поток солнечных лучей пробивается сквозь тучи, ослепляя меня. Я жмурюсь и поднимаю руки, чтобы прикрыть глаза. Облака быстро передвигаются, и в комнате, которая всего несколько секунд назад купалась в ярком свете, снова темно, и мне больше не нужно щуриться.
Когда я поворачиваюсь назад, замечаю, что Престон пристально следит за мной. Он напряжен, спина прямая, а небольшая морщинка снова появляется между его бровей. У меня возникает желание продолжить смотреть на него, чтобы потерять себя в глубине его синих глаз. Он встает и направляется туда, где я стою. Он так близко ко мне. Запах его одеколона проникает в мои чувства — свежий и пряный, и такой манящий, как же мне хочется опустить свою голову в изгиб его шеи и затеряться в запахе, пропустить его через себя. Он умоляет меня прикоснуться к нему, почувствовать его кожу пальцами. Это потрясающе.
Ослепительно.
Я не в состоянии думать.