Трансфинитное искусство

Постойте, надо вспомнить, что там матушка о моём хвосте говорила.. Последний раз я видел матушку...

Видел я её...

Эх, точно не помню, но наверняка тогда ещё хвост у меня был до того маленьким, что я и сам не мог его разглядеть.

Но матушка-то моя явно была в курсе, она всё-всё знала, уж это как пить дать.

Каждую без исключения, даже самую незначительную клеточку моего тела матушка тысячу раз мыла-перемывала, целовала-расцеловывала, ласкала-обласкивала, сосала-обсасывала, пуская в ход губы, руки и прочие части материнского тела, все добродетели которого я не в состоянии описать.

Она всю жизнь только это и делала, матушка моя, когда язык и руки её не требовались для той — хорошо знакомой вам — церемонии с продеванием нитки в игольное ушко.

Но если рот у неё был занят, а руки свободны, например, когда она, укладываясь спать рядом со мной, гасила свечу, — так вот в этом случае матушка успевала приласкать меня руками ещё до того, как лечь в кровать и ртом задуть свечу.

А если, наоборот, руки у неё были при деле, а рот ничем не занят, скажем, когда ей наконец удавалось продеть нитку в игольное ушко, то она целовала меня губами, придерживая меня коленями и, помнится, даже чуточку локтями.

Думаю, из нескольких приведённых примеров уже можно сделать вывод, что матушка не могла не знать о существовании моего хвоста — в ту пору хоть и малюсенького, зато теперь чрезвычайно важного, поскольку как раз от этого злосчастного хвоста, а точнее от того, найду я его, или нет, и зависит моя судьба.

Ведь за рассказами о матушке я не забыл, что хвост всё ещё не найден, а значит, пока у меня нет надежды стать вашей собакой —

чисто выбритым псом, который будет приносить вам газеты и перестанет голодать.

Так что вернёмся к рассуждению.

Я только что объяснил, что матушка не могла не знать о существовании моего хвоста, а если так, то почему же она не оставила мне никаких указаний о том, где его положено искать и как им следует пользоваться?

Вы правда считаете, что мою матушку можно обвинить в подобной недобросовестности?

Мою-то матушку?

Научившую меня тому, как нужно и не нужно пользоваться языком, как нужно и не нужно пользоваться ногами, научившую меня всему, да так, что больше мне учиться не приходится?

И какая разница, что у неё самой хвоста не было. Как-никак, а пользоваться многим из того, чего не было у бедной моей матушки и что есть у меня, я научился только благодаря её стараниям. И даже если остальные — предположим, мой отец или другие матери — не всегда оставались в стороне, уверяю вас, единственным важным для меня человеком была моя матушка, и, возвращаясь к вопросу о хвосте, я вынужден признаться, что обнаружил нечто ужасное. По крайней мере для меня.

Что, простите?

Нет, что вы... Вам этого не понять.

Весь ужас в том, что мне до сих пор не удалось припомнить ни единого матушкиного указания насчёт хвоста.

Сдаётся мне, перетряхивать в поисках хвоста мои и ваши карманы или искать его где-то ещё не имеет никакого смысла, пока я не разберусь с наличием матушкиных указаний.

Что вы сказали? Не собираетесь больше ждать?

Сожалею, но помочь вам ничем не могу.

Я с места не сдвинусь, пока не узнаю, оставила ли мне матушка какие-то указания насчёт хвоста. А если вам надоело смотреть, как я размышляю, то пойдите погуляйте.

Поищите-ка и вы свой хвост.

Как хотите, а я начал думать.

Не мешайте мне, пожалуйста.

Хм...

Хм...

Хм...

....

Господа!

Я всё обдумал.

Мне очень жаль, каюсь.

Я понимаю, что из-за меня вы потеряли драгоценное время.

НО Я ДОЛЖЕН СООБЩИТЬ ВАМ, ЧТО ХВОСТА У МЕНЯ НЕТ И НИКОГДА НЕ БЫЛО!

Никаких сомнений больше не осталось, и соответственно...

Вы лучше меня знаете, что я уже никогда не буду собакой — таким чисто выбритым псом, какого вы хотели и каким я собирался стать.

Приношу вам свои извинения.

Честное слово, я искренне верил, что у меня есть хвост, и даже когда я обшарил и свои карманы, и ваши, и всё вокруг, да так ничего и не нашёл, я продолжал верить. Ведь сам факт, что хвоста у меня с собой не было, ещё ни о чём не говорил.

Я мог бы, к примеру, забыть его дома, или потерять, когда ездил в Испанию, или просто-напросто выкинуть где-нибудь в метро, решив, что это обычная нитка. Я даже мог бы предположить — и это всего лишь предположение — что его украли.

Вот скажите, господа, почему бы не предположить, что ваш хвост на самом деле вовсе не ваш, а мой?

Как видите, всё представлялось возможным и поправимым до тех пор, пока я над этим всерьёз не задумался.

Не стану утомлять вас рассказами о моих личных изысканиях.

Лучше сразу доложу результат. В общих чертах.

Во-первых, я окончательно убедился в том, что матушка не оставила мне никаких указаний насчёт хвоста,

а во-вторых, я пришёл к выводу, что она его никогда и не видела.

И если уж моя матушка его не видела, значит его не было и в помине.

Вы не расслышали?

Ещё раз приношу вам свои извинения. Всё, теперь ухожу.

Да-да, ухожу, уже почти ушёл, но прежде чем

уйти насовсем, я хотел бы ... хотел бы... как бы это сказать... ?

Ну вы же понимаете? Мне есть хочется, да, хочется есть.