Трансформация

Туман сгущался, клубясь над городом в попытках его проглотить, и день случайно проваливался в вечер, хотя было всего 3 часа, когда я вышел пройтись. Воздух приобрел плотность и цвет, сквозь него было сложно (читать: жутковато) идти, даже несмотря на то, что мысль о существующем, или, по крайней мере, когда-то существовавшем солнце, маячащая на краю разума, немного грела душу. Я помню один туман, в который меня однажды затянуло, и я пропал. Это был фестиваль для свободных душой далеко от мира в полях, и по вечерам туман начинал расползаться, шириться, наполняясь иллюзиями этого огромного помысленного мира. В тот вечер я не мог видеть дальше собственного носа, все звуки сдавливались и еле доносились, даже вдыхалось тяжелее, и я вдруг оказался в реке, где вода будто стала гуще и по консистенции приближалась к сметане или киселю. И я плавал, прикладывая всю свою мощь, обретенную в ежедневных практиках йоги, чтобы разгрести подступающую мину ключа, выбить себе лишний миллиметр пространства, по которому движешься ты или нет – понять невозможно. Я плыл, медитируя, отключившись от реальности, не видя и не слыша ничего вокруг, затянутый в кисель с рыбами, которые наверняка застыли, пережидая, только люди ведь не могут просто застыть, пусть даже все вокруг тебя – лимб без начала и без конца. И я почувствовал себя рыбой, попробовал застыть, будто вода – уже не сметана, а шоколадный пудинг, или хотя бы брусничное желе, и действительно застывал, не дыша и не ощущая. Я плавал где-то между мирами, пребывал в тягучей невесомости, пространство исчезло, и исчез я. Плавал всю ночь, без мыслей и целей, постигая желанное не-деяние, а когда поднялся сквозь крапиву и донник вверх к лагерю, уже был рассвет.

Хлоп. Взрыв жевательного пузыря во рту. Я почти дошел домой.

Последние несколько лет я жил как в забытьи, в каком-то полусне, возможно, тогда на фестивале туман проник мне в мозг и поселился там навеки. Как я сейчас преодолел этот пусть от залива до дома? Не помню. Вечно думаю о чем-то отстраненном, о каком-то минувшем прошлом человека, которым я будто никогда и не был. Воспоминания всегда казались мне обманчивыми; в них правды столько же, сколько в рассказе через третьи уста или в игре «сломанный телефончик», которая сама по себе является симулякром. Опять мой разум летит куда-то по непротоптанным тропкам. Столько воды утекло с тех пор, а я все стою на месте – словно каждый день я вспоминаю вчера, когда думал о прошлом и говорил «боже, как было хорошо», и говорю «боже, как было хорошо!» А на деле? Даже жарким летним днем, когда солнце сияет и небо не тронуто ни намеком на помутненность, я все жду на небе облака, а когда они наконец прилетают, впитываю их сквозь глаза – в самую глубь сознания, и все становится хорошо, как в тумане, и – не всерьез.

Тучи, от которых я убежал, подползли к окну, сквозь него смотрели на мою маленькую квартирку, наваливаясь на секла, готовые треснуть от натиска, и почти уселись на подоконник, и зарычали; я почувствовал себя в ужасной небезопасности и закрыл все шторы.

будет дождь.

будет гроза.

Затишье длилось будто бы вечность, в которую я, с закрытыми окнами и дверьми, даже кухонных шкафов, как и вся природа, замер, перестал двигаться и дышать, и просто сидел; березы и тополя, дворовые розы и акации, камни и ручейки остановились, притихли, напряженные предчувствием бури, «все сжалось, все напряглось, каждый мускул ручья», властной сломать их веточки и вырвать из земли корешки, прислушивались и, измученные ожиданием, ныли и подвывали, когда вдруг вспархивала с ветки какая-нибудь тревожная птица.

Иногда ноги несли меня вдоль стен, и я прохаживался, взвинченный, в предвкушении чего-то, затем застывал посреди комнаты (?) в оцепенении, и оказывался вне пространства, вырванный клок мироздания, так тихо было вокруг. И длилась, длилась, лилась эта безграничная тишина сквозь щели в стенах, сквозь неплотную кирпичную кладку, и я слышал, как у соседей кто-то молчит, и тоже почти не дышит, прислонившись щекой к бетонной стене. Туча нависала над домом, почти над землей, огромная и тяжелая, и готова была разверзнуться в любую секунду, но – в какую? Неизвестность страшила. (не обзывайся)

Недавно у меня первый раз получилось избавиться от внутреннего монолога, и теперь я часто практиковал это состояние одной (никакой) мысли. Вот и тогда, посреди всеобщего вселенского затишья перед Великим Потопом, я был тише всего, даже тишина зудела где-то на заднем фоне, а я был – пуст, как и само Всё.