Трансформация мира. История XIX века

Элиты реагировали на массовую грамотность противоречиво. С одной стороны, просвещение "простого народа", развенчание суеверий рациональной литературой и общая стандартизация культурных практик представлялись как яркий пример "цивилизации сверху", распространяющей современность и способствующей национальной интеграции. С другой стороны, недоверие сохранялось (хотя и везде по нисходящей), поскольку культурная эмансипация масс, как вскоре показали рабочие ассоциации, была связана с требованиями социального и политического улучшения. Такая позиция влиятельных и образованных людей не имела под собой реальной основы. Более демократичный доступ к литературным формам общения, как правило, приводил к перестройке иерархии престижа и власти, открывая новые возможности для атаки на существующий порядок. Культурные тревоги элиты отражались и на гендерной политике. Мысль о том, что неумеренное чтение может привести к причудливым иллюзиям и (особенно у женщин) к перегреву эротического воображения - сатирическая тема в литературе вплоть до "Мадам Бовари" Гюстава Флобера (1856) и после - не давала покоя мужчинам, стоящим на страже нравственности.

Массовые кампании по распространению грамотности в основном проводились по инициативе правительства того времени. Главным их инструментом были начальные школы, хотя на какое-то время многие европейские правительства довольствовались тем, что оставляли их в ведении церкви. Чем слабее было государство, тем сильнее оставалась образовательная роль религиозных институтов, хотя бы в виде скромных воскресных школ. Иначе говоря, государство, церковь и частные организации конкурировали друг с другом, обслуживая растущий рынок образования. По сути, это не было чисто европейским явлением. Английская система образования, например, имела много общего с той, которая существовала примерно в то же время в мусульманских странах: например, начальная школа в значительной степени контролировалась религиозными институтами, основными задачами которых были обучение чтению и письму, привитие моральных ценностей и защита детей от "дурного влияния" в их повседневной среде. Различия носили скорее принципиальный, чем принципиальный характер. В Англии было меньше заучивания, меньше декламации священных текстов, несколько больше практической направленности, а также умеренно лучшее обеспечение школ материальными пособиями и мебелью.

Народное образование не могло быть просто навязано людям. Оно могло быть успешным только в том случае, если они сами связывали с ним свои желания и интересы. Трудности, с которыми сталкивались все страны при введении обязательного образования (в разные периоды XIX-XX вв.), указывают на исключительную важность сотрудничества родителей. Для достижения массовой грамотности необходимо было выполнить экономические требования. Конечно, было бы неправильно недооценивать искреннюю тягу к образованию во многих обществах: мотивация к обучению чтению и письму, как для себя, так и для своих детей, была не только вопросом материальной выгоды и пользы. Тем не менее, только при определенном уровне доходов семьи могли освободить своих детей от производства и покрыть расходы на регулярное обучение. Массовое образование с фиксированными часами посещения и заданными заданиями, которые необходимо было выполнять независимо от ритма местной экономики, было возможно только там, где детям не приходилось работать, чтобы сохранить дом в целости. В среднем именно в последней четверти XIX века европейские семьи стали готовы отправлять своих семи-двенадцатилетних детей в особый мир школы, где профессиональные учителя (профессионализм которых часто вызывал сомнения) имели авторитет, который трудно было оспорить извне. Однако не следует преувеличивать реальные цифры. В Великобритании в 1895 году только 82% детей, записанных в начальную школу, регулярно присутствовали в классах. Во многих других странах Европы эта доля была гораздо меньше.

 

Эпоха чтения в США