TRANSHUMANISM INC.

Дело, наверно, было в том, что благородные умы архитекторов мирового порядка один за другим нырнули в цереброспинальную жидкость, интересов на поверхности планеты у них не осталось, и поголовье людей стали снижать. Про воспитательную работу с ними почти забыли — только из-за атлантического фаервола еще спускали по старой памяти директивы о допустимых языковых конструкциях. Они на всякий случай исполнялись и в Добром Государстве, чтобы вождей-сердоболов пускали в банки.

Началось новое время — зеленое, некарбоновое и в целом спокойное. С Европой был мир. Большие тартарены мутировали — баночного ойроканцлера (как назывался теперь хан Больших тартаренов) звали Марлен Лилли, он не слишком топил за нормы евроислама, зато был красноречивым марксистом-ленинцем, опытным психонавтом и убежденным пацифистом. Главной военной интригой стали стычки Доброго Государства со Средними тартаренами шейха Ахмада ибн Абдуллы аль-Махди.

Его последователи верили, что шейх — скрытый имам аль-Махди, предсказанный в древности. Шейх этого не подтверждал, но и не отрицал, как бы демонстрируя, что он действительно скрытый имам. Аль-Махди должен появиться в конце времен, а разве сейчас не конец времен? Любому же ясно.

Исламские богословы относились к претензиям шейха Ахмада скептически, многие объявили его даджалем (то есть чертом), но на возможностях боевой организации Средних Тартаренов теологические дебаты не отражались, потому что единственным авторитетом для бойцов был сам шейх Ахмад.

Шейх давно переехал в банку. Считалось, что банка и есть тот мистический подземный туннель, где он скрыт. По слухам, он обретался там не один, а вместе с кукуратором сердоболов — они были соседями по хранилищу восьмого таера, что, конечно, внушало осторожный оптимизм.

— Итак, к чему же пришло в конце своей истории человечество? Бессмертные баночные элиты под землей, смертный обслуживающий персонал на поверхности, ветряки, конная тяга и мозг, чипированный у всех работающих на олигархию животных, — весело обобщил коуч.

Это было свежо и даже дерзко — коуч как бы помещал своих слушателей и себя в последнюю категорию. Но ГШ-слова он за все время не произнес ни разу. Видно, еще надеялся.

Кроме Исторического Анализа, Гольденштерн любил Литературу и Чистописание — еще одно окно в прошлое, где Прекрасный когда-то жил.

Литература как общественный феномен осталась в позднем карбоне и до сих пор питалась его соками. Когда после Мускусной ночи были стерты все литературные алгоритмы, живые писатели уже век как вымерли с голодухи. В Добром Государстве сохранился только один — баночный классик Г. А. Шарабан-Мухлюев, Мопассан для бездомных, как его называли в позднем карбоне.

Он написал все свои главные тексты еще два-три века назад и попал в банку случайно — после долгой комы в крио-фазе. Говорили, что его крио-кома уже кончалась, когда сердоболы проапгрейдили его аж до пятого таера, чтобы не прервалась серебряная нить… Или красная… В общем, понятно.

Поскольку никаких событий в изящной словесности не происходило, главным содержанием литературной жизни Добросуда была затяжная война Шарабан-Мухлюева с богатыми косметическими влиятельницами, комментирующими литературу. Они занимались этим не потому, что интересовались художественным словом — их целью было захватить сегмент «интеллектуальное бьюти» и дать на этом скалистом рубеже последний бой полуголым влиятельницам-малолеткам, которые гарантированно не стали бы нырять в такую парашу.

Война шла уже столетия — блогерши старели и помирали, нарождались новые, а Шарабан-Мухлюев все так же ровно и ясно светил человечеству из своей банки. Многие, впрочем, не верили, что он пишет сам и полагали, что за него работает небольшая нейросеть — мегатюринга в два-три, на уровне дорогого крэпофона. Большую прозу такая сборка писать не могла, но на афоризмы, цитаты и мелкие эссе ее хватало.

Говорили, что отличить нейросеть от настоящего Шарабан-Мухлюева просто — в аллегориях и метафорах искусственного интеллекта всегда присутствовала орально-анальная тематика, чтобы не сказать фиксация: обычный трюк слабенького AI, косящего под человеческий мозг.

Косметические влиятельницы обвиняли Шарабан-Мухлюева в однообразии и самоповторах («из книги в книгу герои борются с обстоятельствами или друг с другом, а потом чего-то добиваются или нет») и еще в том, что он уже два века «не торт». Писатель отвечал старушкам в том смысле, что они дуры, склонные к ожирению и без кондитерских добавок. Суть полемики не менялась, но по собранию сочинений Шарабан-Мухлюева можно было проследить, как трансформировался тон этих перепалок.

Пару веков назад писатель многословно и язвительно горячился: