Д. Быков― Продолжаем разговор. Я немножко ещё поотвечаю на форумные вопросы, но здесь страшное количество действительно очень интересных писем, ужасно таких, я бы сказал, неоднозначных и каких-то в хорошем смысле провокативных.
«Отвечая на мой вопрос про библиотерапию, вы сказали, что могли бы стать составителем поэтического сборника с психотерапевтическим эффектом, если кто-то это дело профинансирует. Может быть, объявить подписку? Я думаю, найдётся много желающих».
Да я думаю, что и без подписки. Понимаете, я вообще большой противник краудфандинга в таких вопросах. Иногда он совершенно необходим, а иногда… Ну, например, Гарри Бардин благодаря этому сделал две гениальные картины, действительно гениальные. А мне кажется, что на книжку надо собирать иначе. Можно найти издателя, который поверит в безумную идею. Ведь это же не такие деньги, как фильм. Поэтому я издам эту «Стихотерапию».
Дело в том, что я со многими людьми, в том числе и с упомянутым Лазарчуком, и с Матвеевой, с которой мы собственно эту идею и придумали в разговоре (у неё же есть цикл «Стихотерапия»), мы эту идею много раз проговаривали, и мне эту книгу составить было бы несложно. Я прекрасно знаю, какие стихи помогают от головной боли. Если у какого-то сейчас болит голова, прочтите про себя «Бабку Мариулу» Кедрина — и у вас пройдёт голова. Ну, если, конечно, это не такая уж боль, при которой, я не знаю… хуже, чем зубная. Ну, если это лёгкая головная боль, у меня этот текст всегда, так сказать, как прохладная рука на лбу, снимает всё.
Была такая Георгия Кацани, которая, кстати, училась на журфаке, и она занималась так называемой фоносемантикой — связью звука и смысла. И вот есть определённые… Чуковский много занимался этой проблемой применительно к Блоку. Есть определённые гласные, которые вызывают одни эмоции, а есть гласные, которые другие. У Маяковского, помните: «Есть еще хорошие буквы: Эр, Жа, Ща». И действительно скрежещущие такие могут вызвать зубную боль, а всякие «Л», «М», «Н» могут её снять. Ну, это довольно очевидные штуки.
И поскольку я довольно глубоко всё-таки чувствую поэтическую речь (сам себя не похвалишь — ходишь как оплёванный), я могу такую книгу составить легко. Если вам этого хочется, давайте найдём издателя совокупными усилиями, и мы составим сборник текстов, от которого проходят физические недуги. Это будет очень полезная книга.
«Почему так тяжело читать не художественные тексты — Эйзенштейна «О монтаже», Владимира Топорова «Петербургский текст», будто пишут «чужие» для «хищников», а, например, Митты «Между раем и адом» читается легко?»
Ну, Митта, «Между раем и адом»… то есть «Кино между адом и раем» — это такая же, в общем, как бы киноведческая, сценарная и практическая беллетристика, он сознательно упрощает стиль. Дело в том, что Митта очень демократичный художник. Я люблю очень Александра Наумовича, он один из моих любимых режиссёров. Он сложный и умный. Об этом говорят и «Гори, гори, моя звезда», и «Сказка странствий», и «Шагал — Малевич», гениальная картина абсолютно, по-моему. Но просто он действительно демократ, он старается говорить просто о сложном.
Что касается Эйзенштейна, который говорил: «Меня задушили замыслы». Это ведь человек столь глубокого, сложного и разветвлённого мышления, такой ассоциативности, такой бурной многообразности, что его читать и слушать было очень трудно. Неслучайно Довженко сказал: «Сергей Михайлович, ваш вклад в теорию кино был бы гораздо больший, если бы вы сняли ещё хоть одну картину, а не занимались теоретизированием». Это довольно глубокая, хотя и обидная мысль. Я, в общем, с этим солидарен. Хотя, конечно, читать Эйзенштейна необходимо, это очень полезный опыт. Топорова — совершенно необязательно.
Можно почитать, скажем, Юрия Щеглова, потому что Щеглов, особенно его работы по генеративной поэтике, совместные с Жолковским и отдельные, они поражают чёткостью письма, там нет вот этой взвихренности эйзенштейновской. Или Григорьев, например, «Поэтика слов». Да много довольно. Или Левин. Довольно много текстов, которые строго написаны, которые, так сказать, полезно читать, мне кажется. Эйзенштейн необходим профессиональному кинематографисту или профессиональному прозаику, а филологу вполне достаточно бывает, по-моему, почитать хороших понятных структуралистов шестидесятых годов или Шкловского, тоже очень чёткого.
Про Лихачёва? Я не хочу говорить про Лихачёва, потому что моё отношение к нему слишком отличается от общего. И мне кажется, что то сугубо иерархическое представление о культуре, которое было ему присуще, о ритуале, о поведении в целом, очень часто расходится с моими взглядами, и я не смею с ним полемизировать. Я устраняюсь. Это примерно та же история, что и с Гумилёвым, хотя это люди совершенно несопоставимые.