Трансмутация [СИ]

Первая вещь была — Светкина голова без шлема. Тот отлетел далеко в сторону. А второе — были босые ноги Светланы, с которых свалились туфли: с поперечными ремешками, застегивавшимися на пряжки. И байкер Ньютон знал, что это значит. С живых людей обувь вот так не сваливается. Его жена погибла на месте.

Позже медэксперты подтвердили это его заключение. Да еще и дополнили его своим: указали, что в крови Ньютона присутствовало вещество галлюциногенной группы, синтезированное годом ранее в Китае — тогда еще безвестным биохимиком по имени Ли Хань. Вещество это получило в Конфедерации вполне обоснованное прозвание: Китайская стена. Поскольку употребить его было — как налететь на стену. Что случай с Ньютоном и доказал — в буквальном, не в фигуральном смысле.

— Да не закидывался я этой вашей стеной! — орал тогда Ньютон на врачей, делавших анализ его крови. — Я даже не пил ничего в тот вечер, кроме лимонада!

И — да: медики с последним его утверждением согласились. Алкоголь в его крови и вправду обнаружен не был. Только благодаря этому он и не угодил тогда за решетку. В законодательстве имелась лакуна: Китайскую стену еще не успели внести в перечень препаратов, запрещенных к употреблению при вождении транспорта. Так что формально Берестов Алексей Федорович закона не нарушал.

7

Однако для его тестя и тещи, которые на следующий день прибыли в Москву из Санкт-Петербурга, формальные вещи не играли ни малейшей роли. Родители Светланы выглядели бледными, как мраморные ангелы на кладбище. И от них веяло таким же холодом. Света была их единственным ребенком, и сочувствовать Ньютону из-за того, что он потерял жену — вместо которой он легко мог бы обзавестись новой — они уж точно не собирались. Пока он был в больнице — ругался с врачами, они поехали к нему домой и забрали с собой рыдающего Макса. Увезли его в старинную гостиницу «Ленинградская», где они всегда останавливались, когда бывали в Москве — пренебрегая квартирой зятя и дочери.

Ньютону они оставили записку: написали, что будут ждать его в своем номере — для разговора. Вот тогда-то, поднимаясь к ним на лифте, он и увидел в зеркале свое жалкое отражение.

— Ты угробил Свету, — сказал ему тесть, едва только Ньютон переступил порог, — но Максима ты не получишь. Он — всё, что у нас с женой осталось. Так что он поедет с нами в Питер. Да, и на случай, если ты не понял: там же мы будем хоронить Светлану. Как только медэсперты разрешат забрать её тело, мы уедем.

— Максимка — мой сын! — вскинулся Ньютон. — Вы не имеете права забирать его без моего разрешения. Как и хоронить мою жену в другом городе.

— Ну, так я советую тебе дать нам это разрешение — подобру-поздорову. Если ты не хочешь, конечно, чтобы суд лишил тебя родительских прав — когда будут обнародованы обстоятельства Светланиной смерти.

— Это ошибка! — Ньютон всё еще пытался протестовать, но уже знал, что проиграл; ему было не отмыться уже никогда. — Я не понимаю, что произошло.

— Зато я понимаю! — Тесть говорил шепотом — явно для того, чтобы не побеспокоить жену и внука, находившихся в смежной комнате. — Ты, поганец, наглотался какой-то дряни — и даже не помнишь этого. По твоим глазам вижу: ты в самом деле этого не помнишь. И ладно бы — если бы после этого ты сел на свой поганый мотоцикл один. Так нет — тебе надо было ехать вместе с моей дочерью. Я бы убил тебя своими руками, да не имею права сесть в тюрьму. Мне еще надо вырастить Максима. И, кстати, ты можешь попрощаться с ним прямо сейчас: до нашего отъезда ты его уже не увидишь.

И Ньютон утер злые слезы, которые текли у него из глаз уже минут пять — а он только теперь это заметил. После чего пошел в соседнюю комнату.

— Максимка, — сказал он зареванному сыну, — ты какое-то время поживешь у бабушки с дедушкой в Питере.

— А школа? — ахнул мальчик.

— Переведешься в питерскую. Будешь, наверное, учиться в одном классе со своим другом — с которым ты всегда играешь во дворе, когда ездишь в Питер: с Дениской Молодцовым. Уж он-то точно твоему переезду обрадуется.

Так всё оно и вышло. Макс уехал в Санкт-Петербург, там же похоронили Свету, а Ньютон — точнее, уже не Ньютон, а просто Алексей Берестов, — вернулся в свою квартиру на Большой Никитской. Где с тех пор — тому уже двадцать шесть лет — жил один.

Правда, тесть и теща потом всё-таки смилостивились: Максимка их упросил, чтобы они разрешали ему на летних каникулах навещать отца. Так что один месяц в году его мальчик жил у него. И — чего Ньютон не мог себе простить наравне с той поездкой в июне 2060 года, так это одной вещи, которую он постоянно проделывал в присутствии своего сына. Бывший байкер то и дело читал вслух стихотворение Эдгара Алана По «Ворон»: и в оригинале, и на русском языке, в переводе Валерия Брюсова. Это стало для него сродни психической навязчивости. Он дня не мог прожить, чтобы не повторить эти строки:

Ради неба, что над нами, часа страшного суда,

Отвечай душе печальной: я в раю, в отчизне дальней,

Встречу ль образ идеальный, что меж ангелов всегда?