Транзит

– Метамфетамин, – сказал Дейл. – В остальное время он довольно обычный парень. Но в свободное время запирается в гараже и накачивается метом. Он говорит, что иногда утром просыпается на полу и видит рядом с собой скульптуру, которую сделал сам, но совсем не помнит как. Он вообще ничего не может вспомнить. Это, должно быть, очень странно, – сказал Дейл, закрепляя последний зажим пальцами, собранными будто в клешни. – Ты как будто видишь часть себя, которая невидима.

Ты не подумай, сказал он, я люблю своих друзей, хотя среди них много тех, кто и в сорок лет продолжает вести тот же образ жизни, что в двадцать пять. Взрослые люди, которые всё еще ширяются наркотой и неистово отрываются на битком набитом танцполе – слегка удручающее зрелище; я, во всяком случае, могу найти для себя занятие поинтереснее.

Он выпрямился и осмотрел результат своей работы в зеркало, кончиками пальцев слегка касаясь моих плеч.

– Дело в том, – сказал он, – что такая жизнь – вечеринки, наркотики, бессонные ночи – скучна и однообразна. Она не ведет тебя никуда, она, в общем-то, и не предназначена для этого, потому что представляет собой свободу. – Он взял пластиковую розовую миску и размешал ее содержимое кисточкой. – Чтобы оставаться свободным, – сказал он, макая кисть в густую коричневую пасту, – нужно избегать изменений.

Я спросила, что он имеет в виду, и он на некоторое время замер, встретившись со мной взглядом в зеркале, кисть в его руке застыла на полпути в воздухе. Затем он отвел глаза и аккуратными движениями стал наносить краску на мои волосы.

– Ну, это же правда, – сказал он как-то раздраженно.

Я сказала, что не уверена. Когда люди от чего-то освобождаются, они обычно навязывают перемены всем остальным. Но быть свободным вовсе не значит оставаться неизменным. По правде говоря, первое, что люди обычно делают со своей свободой, – находят то, что может их ее лишить. Другими словами, именно неспособность к изменениям не позволяет им достичь свободы, которую они так хотели получить.

– Напоминает вращающиеся двери, – сказал Дейл. – Ты не внутри, но и не снаружи. Ты можешь ходить кругами, сколько хочется, и пока ты это делаешь, можешь называть себя свободным. – Он отвел в сторону прядь окрашенных волос и начал красить другую. – В общем, я хочу сказать, что свобода переоценена, – сказал он.

Рядом с нами Сэмми перебирала темные, непослушные волосы мальчика, прощупывая их структуру и длину, а сам он взволнованно смотрел в сторону. Руками он крепко держался за металлические подлокотники кресла. Она зачесала волосы сначала вправо, а затем влево, пристально разглядывая его в зеркало, потом достала расческу и сделала аккуратный пробор посередине. Мальчик моментально встревожился, и Сэмми рассмеялась.

– Так и оставим, да? – спросила она. – Не волнуйся, я просто шучу. Мне нужно подстричь волосы одинаково с двух сторон. Ты же не хочешь ходить с разной длиной?

Мальчик молча отвел глаза.

– Как это называется, – спросил Дейл, – когда тебя вдруг настигает внезапное озарение, ослепительная вспышка, которая меняет твое мироощущение?

Я сказала, что не уверена: на ум приходит сразу несколько слов.

Дейл раздраженно дернул рукой, в которой держал кисть.

– Это как-то связано с дорогой, – сказал он.

– Путь в Дамаск, – сказала я.

– Я ощутил нечто похожее, – сказал он. – И не когда-нибудь, а в прошлую новогоднюю ночь. Я просто ненавижу Новый год. Частично в этом и заключалось мое озарение – я ненавижу этот праздник.

Он сказал, что в его квартире собралась целая компания. Они уже готовились выходить на улицу, как он вдруг понял, что всё происходящее ему противно, и другим, скорее всего, тоже, но никто не готов в этом признаться. Когда все уже были в пальто, он сказал, что останется дома.

– Я просто внезапно понял, что меня это не интересует, – сказал он.

Я спросила почему.

Долгое время он не отвечал, прокрашивая пряди волос одну за другой, и я уже начала думать, что он либо не слышал мой вопрос, либо предпочел на него не отвечать.

– Я сидел на диване, – сказал он, – и это осознание просто пришло ко мне.

Он опустил кисточку в миску, аккуратно обмакивая ее в коричневую пасту.

– Там был один парень, – сказал он. – Я не знал его. Он сидел и делал на моем маленьком столике аккуратные дорожки. Внезапно мне стало его жаль. Не знаю, что именно вызвало жалость, – сказал Дейл. – Этот бедолага уже потерял все волосы.

Он снял зажим, освободив еще несколько прядей, и начал наносить краску. Я наблюдала за тем, как он ровными движениями распределяет ее по волосам. Он начал у корней, и чем дальше он продвигался, тем более точными и аккуратными становились его движения, будто он научился противостоять искушению сосредотачивать все усилия в начале.