Транзит

– У него было такое смешное, одутловатое, маленькое лицо, – сказал Дейл, делая паузу и задерживая кисть в воздухе. – Должно быть, всё произошло из-за того, что он лысый и у него забавное лицо. Я подумал тогда, что этот чувак выглядит как ребенок. Почему ребенок сидит на моем диване и нюхает кокаин? И как только я увидел эту картину именно так, я уже не мог остановиться. Я вдруг начал во всех них видеть детей. Как будто я был под кислотой, – сказал он, макая кисточку в содержимое миски. – Если я правильно помню тот момент.

Сэмми начала осторожно подстригать волосы мальчика ножницами.

– Чем ты увлекаешься? – спросила она его.

Он слегка пожал плечами, с его лица не сходила загадочная улыбка.

– Футболом? – спросила она. – Или, может, как это там называется, – «Иксбоксом»? Всем мальчикам он нравится. Ты играешь в приставку с друзьями?

Мальчик опять пожал плечами.

Все, конечно, подумали, что он совсем не в себе, раз решил остаться дома, когда остальные едут в клуб, продолжил Дейл. Ему пришлось притвориться, что он плохо себя чувствует. Когда-то его пугала перспектива провести Новый год дома в одиночестве, но в тот момент он хотел как можно быстрее отделаться от них. Он вдруг почувствовал, что видит их насквозь. Во время своего пути в Дамаск он понял, что люди в его гостиной не взрослые, а дети-переростки.

– Я говорю это не снисходительно, – сказал он.

– Моя дочка – твоя ровесница, – сказала Сэмми мальчику в соседнем кресле. – Сколько тебе, одиннадцать или двенадцать?

Мальчик не ответил.

– На вид вы одного возраста, – сказала Сэмми. – Моя дочь и ее подружки обсуждают сейчас только макияж и мальчиков. Казалось бы, еще слишком рано, но их невозможно остановить. С девочками проблема в том, – продолжила она, – что у них не так много разных хобби, как у мальчиков. Им особо нечего делать. Они сидят и болтают, пока мальчики играют в футбол. Ты не поверишь, – сказала она, – какие сложные у них уже отношения. Это всё их разговоры. Если бы они больше бегали на улице, у них оставалось бы меньше времени на интриги. – Она крутилась вокруг него, всё еще подстригая ему волосы: – Девочки могут быть довольно противными, да?

Мальчик посмотрел в сторону женщины, с которой пришел. Она отложила свой телефон и теперь читала книгу.

– Это твоя мама? – спросила Сэмми.

Мальчик кивнул.

– Повезло ей, ты тихий, – сказала она. – Моя дочь никогда не замолкает. Пожалуйста, не дергайся, – добавила она, держа ножницы в воздухе. – Я не могу тебя стричь, когда ты крутишь головой. Нет, – продолжила она, – моя дочь рот вообще не закрывает. Треплется по телефону с подружками с утра до ночи.

Пока она говорила, мальчик, не двигая головой, водил глазами вверх-вниз и из стороны в сторону, будто проходил тест на зрение.

– В вашем возрасте главное – это друзья, да? – спросила Сэмми.

К тому времени за окном уже совсем стемнело. Внутри салона горел свет. Играла музыка, и гудение машин с улицы было почти не слышным. У стены стоял стеклянный стеллаж, на полках которого аккуратными рядами были разложены средства по уходу за волосами, выставленные на продажу, и каждый раз, когда мимо салона проезжал грузовик, полки начинали слегка дрожать, а банки и бутылки – дребезжать. Пространство салона превратилось в ослепительную анфиладу отражающихся друг в друге поверхностей, а мир за окном погрузился во мрак. Куда ни посмотри, повсюду были только отражения. Я часто проходила мимо салона в темное время суток и смотрела в его окна. Из темноты улицы он казался театром, по освещенной сцене которого двигались разные персонажи.

После того эпизода, сказал Дейл, наступил период, когда при встрече со знакомыми и особенно с незнакомыми людьми, его клиентами или случайными прохожими, он не мог избавиться от ощущения, что все они дети, живущие в телах взрослых. Он видел это в их жестах и манерах, в их стремлении к соперничеству, в их тревоге, злости и радости, больше всего в их физических и эмоциональных потребностях: даже те люди, которые состояли в серьезных партнерских отношениях и которым он когда-то завидовал – завидовал их близости и тесному общению, – теперь казались ему просто лучшими друзьями на детской площадке. На протяжении нескольких недель он испытывал жалость по отношению к человечеству, «как какой-то средневековый чувак, странствующий в мешковатой одежде с колокольчиком». Это вывело его из строя, сказал он: иногда он чувствовал огромную слабость и еле-еле заставлял себя притащиться в салон. Люди думали, что у него депрессия, «и, возможно, так и было, – сказал Дейл, – но я знал, что делаю то, что должен, двигался дальше и не собирался сворачивать, даже если бы это меня угробило». В конце концов он начал чувствовать себя опустошенным и освобожденным, словно его сознание очистилось. Вспоминая теперь о той новогодней ночи, он чувствовал, будто в комнате было нечто огромное, что отказывались замечать все остальные.

Я спросила, что это было.