Я услышала, что в моей сумке зазвонил телефон, и встала, чтобы ответить. Сперва на другом конце молчали. Я услышала какой-то шорох, а потом отдаленный грохот. Я спросила, кто это. Раздался тихий всхлип. Кто это, спросила я. Наконец мой младший сын заговорил. Это я, сказал он. Он звонит по стационарному телефону – на мобильном села батарея. Они с братом подрались, сказал он. Они ссорились весь вечер и не могли остановиться. У него царапины по всем рукам и ссадина на лице. Из нее идет кровь, всхлипнул он, и еще они сломали пару вещей в доме. Папа будет очень зол. Я спросила, где папа. Я не знаю, сказал он навзрыд. Но его здесь нет. Уже поздно, сказала я. Вы должны быть в кроватях. Снова послышался шорох, и затем телефон куда-то отбросили. Я слышала, как они дерутся. Крики и стоны сначала отдалялись, а затем снова становились ближе. Я ждала, пока кто-нибудь из них возьмет телефон. Я крикнула в трубку. Наконец мой старший сын ответил. Что? – спросил он решительно. Я не знаю, сказал он, когда я спросила, где их отец. Его нет весь вечер. Это не твоя вина, сказала я, но тебе придется разрешить вашу проблему. Он тоже начал плакать. Я долго говорила с ним по телефону. Закончив, я вернулась к столу. Дети и рыжеволосая девочка ушли. Гэби и Биргит разговаривали. Лоуренс сидел, облокотившись о спинку стула, и с озабоченным лицом крутил в пальцах ножку бокала. Некоторые свечи догорели. Уже совсем непроницаемый туман давил на окна. Я поняла, что никто из нас не сможет сейчас уехать из дома Лоуренса, даже если очень захочет или если будет необходимо.
Элоиз укладывает детей спать, сказал мне Лоуренс. Они все переутомились. Нужно было, наверное, покормить их пораньше, сказал он, а потом посадить перед телевизором.
– Иногда, – сказал он, – я чувствую себя так, будто медленно истекаю кровью.
Элоиз вернулась, села возле него и положила голову ему на плечо.
– Бедный, – сказала она ему. – Ты так старался. – Она подняла на него глаза и тихонько рассмеялась. – Это даже было немного смешно, – сказала она. – Все наши воспитанные дети в истерике из-за цыпленка.
Лоуренс улыбнулся, поджав губы.
– Завтра тебе всё это покажется смешным, дорогой, – сказала она, потирая его руку. – Обещаю, так и будет.
Она зевнула и спросила, чем я собираюсь заниматься в оставшееся время на выходных. Я сказала, что завтра вечером иду в оперу.
– С кем? – спросила она, чуть привстав, и ее глаза заблестели. Она внимательно всмотрелась в мое лицо и подалась вперед. – Лоуренс, посмотри! – сказала она, показывая на меня.
– Что? – спросил Лоуренс.
– Посмотри на ее лицо – она краснеет! Я никогда не видела, чтобы она краснела, а ты? Кто он? – спросила она, наклоняясь ближе ко мне через стол. – Я хочу знать.
Я сказала, что просто мужчина, которого я встретила.
– Но как? – спросила Элоиз, в нетерпении подергивая скатерть. – Как ты его встретила?
На улице, сказала я.
– Ты встретила его на улице? – переспросила Элоиз недоверчиво и рассмеялась. – Расскажи. Я хочу всё знать.
Я сказала, что пока нечего рассказывать.
– Он богатый? – шепотом спросила Элоиз.
Лоуренс смотрел на меня темными глазами, похожими на головки канцелярских булавок.
– Хорошо, – сказал он. – Это очень хорошо.
Я даже не знаю, возможно ли это, сказала я.
– Тебе нужно забыть о мальчиках, – сказал он. – По крайней мере на время.
– Она не может просто забыть о них, – сказала Элоиз.
– Они уничтожат тебя, – сказал Лоуренс. – Они по-другому не могут. Это заложено природой. Они заберут у тебя всё и оставят ни с чем.
Он уже видел это с Элоиз, продолжил он: когда он встретил ее, она была физически и эмоционально истощена, похудела так, что весила ниже нормы, и испытывала финансовые проблемы. Он бы никогда ее и не встретил, если бы однажды ее мать не согласилась посидеть с детьми – редкое событие по той причине, что она живет за границей и не любит оставаться с ними наедине, когда приезжает в гости, потому что, по правде говоря, никогда вовсе и не хотела быть матерью…
– Дорогой, – сказала Элоиз, положив ладонь ему на руку. – Дорогой, не надо.