Трапеция (ЛП)

сути. Теперь это было повторное подтверждение, явившееся в полном понимании

того, чем они были друг для друга. Томми больше не был подростком, льнущим к

старшему мужчине в путанице обожания, восхищения и сексуального

пробуждения. Теперь он был полностью уверен и знал, чего они оба хотят, и с

этой уверенностью притянул Марио к себе. Что-то, исчезнувшее, когда они

встретились взрослыми, что-то, пропавшее, как он боялся, навсегда, теперь

вернулось снова.

Нам суждено быть вместе. Мы больше не дети. Мы выросли и знаем, кто мы и чего

хотим.

Но в его чувствах к Марио оставался старый оттенок благоговения и трепета.

- Я люблю тебя, Мэтт, – сказал он, хотя слова передавали лишь тень того, что

было больше любви, больше страсти, больше желания, влекущего их друг к другу.

Снова пришел короткий образ сцепления, парения – здесь, идеально, вместе…

чувственно, единение совершенное, как в воздухе.

Полеты во сне. Которые по сути своей эротические сны…

На долю секунды к нему явились забытые слова, и он прошептал:

- У нас одно сердце на двоих.

Вряд ли Марио услышал. Но это не имело значения. Они оба об этом знали.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Техано – техасско-мексиканская кухня.

Chapter 20

ГЛАВА 11

Проснувшись, он снова запутался во времени. Возвращение к прошлому или новое

начало? Очень осторожно Томми освободился из рук Марио и некоторое время

лежал, глядя на него. В комнате было светло. Часы Марио на тумбочке

показывали – как разглядел Томми, вытянув шею – почти девять. Со смесью

нежности и обреченности он всмотрелся в лицо Марио – спокойное, без тени

напряжения и горечи – и вздохнул. Это ж надо было влюбиться в такого

невыносимого дурня…

Как и многие влюбленные, Томми попытался вспомнить момент, когда все

началось. Явно не в ту ночь в Оклахоме, когда Марио впервые взял его в постель.

И не темным вечером, когда он, убаюканный шумом океанских волн, сквозь сон

почувствовал легкое касание так и не случившегося поцелуя. И даже, наверное –

хоть и близко – не в тот день, когда Марио вбил в него осознание того, кем он

является: артист, гимнаст, а не плакса. Быть может, это случилось в день его

первого падения, когда Марио прицепил металлический значок к его рубашке, и

он понял, что без звука перенесет хоть сотню, хоть тысячу падений, если

заработает этим одобрительную улыбку? Томми коснулся значка, лежащего на

прикроватном столике. Теперь тот был тоньше, сглаживался мало-помалу от

постоянного трения о кожу и ткань.

Нет, все началось куда раньше – с наваждения, которое ощутил один мальчик, глядя, как другой, постарше, падает с небес на землю, будучи бескрылым, но все-

таки стремясь сквозь пространство, вверх, к недостижимому.

Я не знал, чего он жаждет, но уже тогда мне хотелось дать ему это. И сам я тоже

этого хотел.

Страсть к полету, общее желание, навязчивая идея – то, ради чего стоило жить.

Марио многое дал ему. Сперва свободу мостика, потом – полета. Силу, знание, бесценный дар смелости. Беспощадно сломал его, как необъезженного

жеребенка, не спуская ему ничего – даже во имя любви. А позже Марио подарил

ему осознание своей сути, первое пробуждение сексуальности и разделил с ним

все, пусть и безжалостно, бескомпромиссно.

Мне приходилось быть грубым. Если бы я не был… то уже бы расклеился, и

однажды ты нашел бы меня где-нибудь в луже.

Томми вдруг понял, что если бы Марио миндальничал с ним на тренировках, хоть

раз поступился бы своими идеалами, то все, что было между ними, сошло бы на

нет, и их отношения, строясь на слабости, а не на силе, постепенно разрушились

бы. Лишь этого они никогда не испортили, только отдельно от Томми Марио

впадал в слабость. И то, что могло превратиться в червя, подгрызающего корни

их силы, стало источником света, льющимся сквозь них, проявляющимся в

кристальной чистоте полета. И если избыток этой силы толкал их друг другу в

объятия – что с того?

Томми даже не подозревал, сколь могущественно может быть чувство вины, которое испуганный ребенок прячет под личиной взрослого. Не подозревал, пока

не осознал источник этой любви и не увидел, как она чиста. Он позволил чужакам

заставить себя стыдиться собственных чувств. Он защищался, но все равно

стыдился.

Марио заворочался и открыл темные затуманенные глаза. Томми всегда обретал

новую уверенность, когда видел, как Марио возвращается к нему из далекой

загадочной страны снов. Моргнув, Марио улыбнулся.

- Привет, Везунчик. Здорово вчера выступили, правда?

Томми кивнул. Марио перевернулся на бок и сказал:

- Когда Барт везет тебя на эту гонку или как там ее?

- Ралли на спортивных машинах. В десять, кажется, – вдруг Томми вспомнил кое-

что и поежился: – Мэтт, мне надо тебе что-то сказать. Помнишь, нам позвонили, и

я сказал, что ошиблись номером?

- Я знаю, что не ошиблись, – ответил Марио, – но ты так нервничал, что я решил

не настаивать. Кто это был?

Томми, торопясь и сбиваясь, рассказал о разговоре со Сью-Линн. Лицо Марио

потемнело, но он только сказал:

- Ничего, Везунчик. Тогда я все равно не смог бы с ней разговаривать. Но

перезвонить, наверное, придется. Я знаю, чего она хочет.

- Чего?

Марио вздохнул.