Трапеция (ЛП)

Томми впервые проникся его престижем. Не просто его друг Барт. Барт Ридер –

кинозвезда.

- Выглядишь шикарно, Мэтт, – шепотом сказал Барт Марио. – Была бы у меня

склонность к нарциссизму… счел бы привлекательной идеей заняться сексом с

собственным образом.

- Когда я был маленьким, – так же тихо ответил Марио, – я сходил с ума по Барни

Парришу. Глаз не мог от него отвести. Ты не слишком на него похож… ты

красивее. Но сейчас ты напоминаешь мне его. Может, ты двигаешься как он, я не

знаю. Я смотрю на тебя и вижу, как ко мне идет Барни.

- Я двигаюсь так, как научил меня ты. А ты, наверное, перенял это от него. Когда

мы дети, важные для нас вещи… – он осекся и громко сказал совершенно другим

тоном: – Слава Богу, что там Вилли, а не я. Десять минут под прожекторами – и я

мокрый как мышь.

Томми увидел, что к ним приближается Мейсон, режиссер.

- Готов, Барт? Еще несколько дублей, и на сегодня для тебя все.

Марио проводил Барта глазами.

- Я чувствую себя чертовски самонадеянным. Ношу костюм Парриша. Делаю его

трюки.

- Тот единственный раз, когда он тебя видел, он тебя похвалил. Если он сейчас

где-то, откуда может тебя увидеть, то наверняка гордится тобой. Подумай сам: ты показываешь людям, каким он был. Людям, которым не довелось встретить

его самого.

К ним подошла девочка-подросток с папкой-планшетом.

- Снимаем эпизоды полета.

Направляясь к форгангу, Томми услышал, как Мейсон через громкоговоритель

обращается к трибунам.

- А теперь ведите себя естественно, как в цирке: хлопайте, болтайте, пересаживайтесь…

Но Томми публика не казалась естественной. Она, впрочем, таковой и не была: несколько десятков статистов из Голливуда, получающих за это деньги.

Обычными зрителями с натяжкой можно было считать разве что группку детей

на инвалидных колясках – вероятно, взятых на день из приюта или спецшколы, чтобы их порадовать и добавить достоверности происходящему. Возможно, половина «зрителей» никогда не видела цирка вживую. Даже аплодисменты

казались несколько чужеродными. Непривычный костюм жал в неожиданных

местах, но Томми под зорким глазом камеры даже не мог его одернуть. Со

странным чувством нереальности он полез по лестнице, ощущая смутную

неправильность происходящего. Вид вольтижеров в чужих серебристых

костюмах усиливал это ощущение.

«Да ладно тебе, – увещевал он сам себя, – просто Марио и Стелла в странной

одежде!»

Он мысленно пробежался по номеру. Простой перелет – Стелла. Полтора сальто

– Марио. Пассаж.

И это проклятое двойное с пируэтом. Мне хотя бы не нужно сегодня ловить его на

тройном, но и без этого плохо. Позже им понадобится много сцен полета, чтобы

вставить их в эпизоды с Бартом…

На грани слуха звучала незнакомая мелодия старинной каллиопы, установленной

снаружи. Позже Томми предположил, что музыку написали специально для

фильма. Стелла на мостике тянулась к трапеции. Томми перевернулся вниз

головой, обвил ногами стропы, и въевшаяся за годы дисциплина взяла свое. Он

начал раскачиваться, соразмеряя движения с качем Стеллы.

Это просто номер.

Включившиеся рефлексы отсекли ненужное сознание.

Все прошло гладко. После перерыва они повторили номер еще раз – режиссер

назвал это резервными кадрами. Затем им сказали, что после полудня надо

снять как можно больше дополнительного материала, который может

понадобиться монтажерам. В полдень принесли обед на подносах, и к ним

присоединился Барт, аккуратно прикрывший полотенцем топ своего костюма.

Через некоторое время Барт начал рассказывать Марио о людях и событиях

вокруг, и Томми, молча слушая, подумал, что всякий свидетель беседы без труда

догадался бы об их отношениях. Нет, они не выдавали себя. Совсем не выдавали.

Может, я просто хорошо знаю их обоих, поэтому могу слышать оттенки?

Томми довольно давно не видел Марио таким: расслабленным, смеющимся. И не

хотел вмешиваться: не смог бы вынести вновь вспыхнувшую настороженность, горечь, заменившую веселье во взгляде.

Барт рассказывал, как снимают фильм в главной студии.

- На одной из этих песчаных площадок установили фальшивый аппарат футов

восемь высотой, мостик, трапецию и ловиторку. Отработали все на нем. Обещают, якобы к тому времени, как все склеят, любой зритель будет готов поклясться, что

я забрался туда, – он указал на центральный манеж, – и лихо крутил тройное.

Чувствую себя жутким обманщиком.

Марио со смехом сказал:

- Может, если бы сложить меня и тебя, получилась бы неплохая имитация

Парриша. Двое нас – один он.

- Не знаю, – пробормотал Барт. – Я никогда не видел Парриша… во всяком

случае в сознательном возрасте. Но, судя по тому, что говорят люди, ты не такое

уж плохое подобие.

- Поверь, – тихо сказал Марио. – Если бы ты видел, как он летал, быстро бы

почувствовал разницу.

- Тогда жаль, что я этого не видел. Вообще-то Мейсон хотел снять, как я

раскачиваюсь вон там, – он показал рукой, – но тут выскочил представитель

продюсера и завизжал.

Барт изобразил высокий голос с ломаным произношением:

- Эй, ви что делает? Ви разве не знает, мы застраховать лицо этаво парня на сто

тысч долларов! На что, по-вашему, здес каскадеры…

Марио расхохотался, откинув голову.