Трапеция

— Другими словами, не лезь не в свое дело. Ну ладно, ragazzi. Как скажете. Мэтт врезался в дверь. И Томми врезался в дверь. Какая, однако, вредная дверь.

Анжело снова осмотрел обоих и опять качнул головой.

— Лучше я выключу свет и принесу свечи, — решил он, наконец. — А то Люсия будет задавать слишком много вопросов.

ГЛАВА 8

Через три дня после визита Ридера Марио, откусив кусок тоста за завтраком, сплюнул и подскочил, шарахнув ножками стула по полу.

— Я тебя что, в свинарнике воспитывала? — язвительно осведомилась Люсия.

— Прости, — пробурчал он в салфетку. — У меня, кажется, пломба выпала. Ой…

— Номер доктора Эшланда в блокноте в холле, — сказала Люсия. — Позвони сейчас, может, он сможет принять тебя прямо утром.

— Днем придут киношники из студии…

— Если подойдешь к открытию кабинета, то к полудню закончишь, — сказал Анжело, поглядев на часы. — Даю тебе пятнадцать минут на сборы. Уложишься — подвезу, мне по пути. Тесса, сегодня холодно, надень свитер.

Тесса безропотно пошла за свитером. Она росла тихой девочкой, такой молчаливой и строгой в своей школьной форме, что Томми порой задавался вопросом, не собирается ли она в монастырь. Марио утверждал, что это возрастное — якобы Лисс в этом возрасте тоже была мрачной. Томми трудно было это представить, но и Анжело, и Люсия подтвердили слова Марио.

Анжело ушел, Марио тоже. Томми допивал вторую чашку кофе, когда в гостиной появился Джонни.

— Мэтт еще дрыхнет?

— Нет, ушел к дантисту. Сказал, что к тому времени, как придут люди Ридера, вернется.

— Да уж надеюсь, — Джонни взял кофейник и налил себе кофе. Затем положил локти на стол и уставился на Томми. — Том, ты знаешь его лучше меня. Поделись, дружище. Что с ним творится?

— Если бы я знал.

— Когда он в форме, он великолепен. Он даже сейчас лучше большинства известных мне воздушников. Но что-то в нем надломилось. Может, если бы он снова взялся за тройное…

— Ему не хватает Анжело.

— Да, но прошло шесть лет, да и я не так уж плох.

— Думаю, не в этом дело. Скорее… мне кажется, он больше в себя не верит.

— Фигня, — отрезал Джонни. — Только не говори, что начал исповедовать эту чушь про позитивное мышление.

— Я про себя и не говорю. Мы сейчас обсуждаем Мэтта.

Джонни нахмурился, не обращая внимания на тарелку, которую поставила перед ним Люсия.

— Ну ладно, не знаю, что это, но быстрее бы оно к нему вернулось. Я хочу выстроить выпуск вокруг него, сделать его звездой, а пока он в таком состоянии, ничего не выйдет.

— Знаю, — вздохнул Томми.

О том, чтобы обговорить с Джонни настоящую проблему, не могло быть и речи. В отчаянии, надеясь избежать саморазрушительных приступов вины, терзающих Марио неделями, Томми его отлупил. У него просто не было другого выхода — разве что уйти из жизни Марио, оставив его, беспомощного, самому себе на растерзание. Но хотя Марио как будто и понял — и мы по крайней мере не будем все время грызться — возникло полное впечатление, будто в нем угас последний проблеск былого сияния.

— Если бы Анжело вернулся…

— Это да, — кивнул Джонни. — Он всегда мог привести Мэтта в норму. От него Мэтт бы принял все, что угодно, а вот я, черт побери, всего лишь его младший брат.

— Ну, попробуем обработать его на репетиции. Если, конечно, удастся поднять Стеллу.

Джонни посмотрел хмуро.

— Иногда мне кажется, что ей так же паршиво, как и Мэтту. Она по большей части молчит, но я, пожалуй, закончу с этим шоу, брошу цирк и найду респектабельную работу в режиссуре. Тогда, может быть, какое-нибудь агентство по усыновлению воспримет нас всерьез.

— Жалко будет, если в полете не останется ни одного Сантелли, — заметил Томми.

Джонни только пожал плечами.

— Налей еще кофе, Лу, пока стоишь. Отнесу Стелле. Попробую ее разбудить.

Томми спустился в зал, размышляя о словах Джонни и том, что еще до него сказала Лисс: «Четыре поколения Сантелли достигли совершенства в лице Мэтта, и на нем же всё закончится». А теперь все шло к тому, что даже Марио…

Томми выбросил эти мысли из головы и начал проверять аппарат. А заодно думать о трюке, который они сейчас оттачивали. Трюк этот Томми придумал сам, и, строго говоря, в репертуар классического полета он не вписывался, зато обладал той потусторонней призрачностью, которая требовалась Джонни.

— Стелла может сделать полуторное? — спросил он у Джонни, когда идея оформилась в голове.

— Хоть вслепую.

— Вслепую ни к чему, — сказал Томми. — Послушай. Ты отпускаешь меня, Стелла сходит с мостика и летит надо мной — все думают, что это простой пассаж. Но вместо того, чтобы вернуться на мостик, пока ты с ней раскачиваешься, я переворачиваюсь и повисаю на коленях, а потом ты ее отпускаешь, и я ее ловлю… Понял? От ловитора к ловитору. Она маленькая, легкая. Мы будем двигаться все вместе, и в замедленной съемке получится то, что надо…

Джонни прикрыл глаза, представляя.

— Да, в этом что-то есть. Хорошо звучит. Только на обратном каче придется подтянуть ее наверх.

Выйдя в коридор, где висело его пальто, Джонни принялся рыться по карманам в поисках карандаша и блокнота.

— А Стелла не будет против изображать этакий живой мячик?