Трапеция

Томми вдруг сообразил, что они трое совершенно забыли про Стеллу. Знает ли она, что происходит, или списала все на эксцентричность актеров? А потом заметил на ее лице слабую улыбку. Она знает. Черт возьми, она ездила с балаганом все детство. Вряд ли после этого останешься наивным. И, наверное, она слышала, как Джонни назвал Ридера самым отъявленным гомиком в Голливуде. А значит, она в курсе и про Мэтта. Это почему не понравилось Томми. Ему захотелось защитить Стеллу, оградить ее от этого знания.

К ним снова подошла девочка с планшетом.

— Мистер Ридер, вас просят на площадку. Мистер Сантелли… — она заколебалась между Томми и Марио и в конце концов остановилась на Марио. — Вас обоих хотят снять так, чтобы вы делали одно и то же на одном и том же месте.

Она повернулась к Томми и Стелле.

— Вас двоих позовут позже — с мисс Бенсон и мистером Гайнесом.

Подошел гример, засуетился вокруг Барта, прошелся по углам его губ кисточкой, убрал блеск с носа, смахнул какие-то невидимые крошки с костюма. Барт стоически, с сардонической усмешкой вынес все это внимание и принялся наблюдать, как практически то же самое проделывают с Марио.

Стелла смотрела на них и улыбалась. Спустя минуту она сказала:

— Они старые друзья, да, Томми?

— Да, кажется, они познакомились, когда Марио был подростком.

— Они были… — Стелла замялась. Лицо, обрамленное незнакомыми рыжими волосами, стало озабоченным. — Я не знаю, как это сказать. Ты же понимаешь, о чем я?

Хотя в ее мягком голосе не было и капли осуждения, Томми все равно опустил глаза. Но все-таки пробормотал:

— Наверное.

Итак, Стелла знала. Томми одновременно чувствовал облегчение: что, зная, она не отвергала их — и беспокоился. Ему почему-то не хотелось, чтобы Стелла думала о нем в таком ключе.

— Ты знаешь, Стелла? И ты… не против?

— С какой стати я должна быть против? — она широко распахнула глаза. — Ты мой лучший друг, Томми. Я всегда чувствовала, что мы чем-то похожи — ты и я. Оба… потерянные, другие. Будто ты был мне братом, только у меня никогда не было брата… да и сестры тоже. У меня никогда никого не было…

— У тебя был я, Стел. Всегда был, — он взял ее за руку, и ее маленькая кисть почти исчезла в его ладони.

— Думаю, я влюбилась в Джонни, потому что он был первым достойным парнем, которого я встретила. Он не притворялся, просто чтобы затащить меня в постель. Он привез меня домой, обращался со мной как с членом семьи, будто я была приличной девушкой вроде Лисс или Барби…

— Ты и была приличной девушкой, — яростно перебил Томми. — Всегда была!

— Я пыталась. Но я была такой юной, когда умер папа, и мне приходилось все время бороться, и когда Джонни привез меня домой и я стала… стала частью семьи… Я даже словами не могу выразить, как это было важно для меня! Все были так добры со мной.

— Стелла, — мягко произнес он, — ты тоже была к нам всем добра. И ты лучшая гимнастка семьи со времен Люсии.

— Надеюсь. Я хотела стать такой, — сказала она. — Но только ты был… ближе ко мне. Ты тоже пришел из другой семьи. Я видела, что они приняли тебя, и верила… что, может быть, когда-нибудь тоже стану их частью. Вот так. И неужели ты думаешь, будто я не понимаю, что ты видишь в Марио?

Она запнулась.

— Марио очень особенный. Ой, не знаю, как это выразить, чтобы ты не подумал не то. Не пойми меня неправильно… Я люблю Джонни, он мой муж. Но к тебе я чувствую нечто другое, а к Марио… Боже, как сказать-то… Это больше, чем любовь. Я… как же сказать… преклоняюсь перед ним. Так что… наверное… я понимаю, кто он для тебя.

Томми все еще держал ее за руку, крепко сжимал, не зная, что ответить. У нее были тонкие костистые ладони, сухие от канифоли. Держа ее за руку, он мог забыть о толстом слое грима и знать только, что это его Стелла, его собственная Стелла, и что так она принадлежит ему больше, чем если бы он мог как-то по-другому признаться ей в любви.

— Да, — шепотом сказал Томми. — Наверное, ты понимаешь.

И добавил — тихо, чтобы она сама могла решить, услышать или нет.

— Я тоже тебя люблю.

Только так он мог в этом признаться.

Потом Стеллу снимали для дальних планов и сзади, на аппарате и под ним, с актрисами, играющими Эйлин Лидс и Клео Фортунати. Барт и Марио были очень похожи издали: почти одинакового роста, с телосложением атлетов и походкой танцоров. Из-за высветленных волос можно было перепутать их, если не приглядываться, и, когда кино выйдет на экраны, Томми временами не будет уверен, где снят Марио, а где Барт. А вот спутать тонкую худощавую Стеллу с любой из фигуристых актрис можно было разве что на самом дальнем плане.

Вернувшись, Стелла терла глаза.

— В чем дело? — спросил Томми.

— Свет глаза режет. Будто мне туда песок набился.

— Нельзя смотреть на свет, миссис Гарднер, — встревожено вмешался Барт. — Кстати, можно я буду звать вас Стеллой? Я поговорю с Мейсоном, чтобы прожекторы переставили. Вам следовало сказать раньше.

— Я не знала, что их можно переставить. Я привыкла к огням, но эти такие яркие. Я даже сейчас их вижу, пятнами…

— Я потолкую с режиссером. В следующий раз, если вас будет что-то беспокоить, говорите сразу.