А затем, как это часто бывает с невыносимыми обстоятельствами, все начало потихоньку налаживаться. Папаша Тони — не то чувствуя отголоски напряженности в их отношениях, не то видя подавленность Марио — принялся учить их выполнять пассаж. Этот трюк заключался в том, что оба гимнаста должны были находиться в воздухе одновременно: один, возвращаясь, хватался за перекладину, другой же ее отпускал. Казалось, столкновение неизбежно, и порой так и получалось. Анжело спорил, что на данный момент Томми это явно не по силам, да и сам мальчик приуныл, потому что они тренировались часами, а проделать все правильно не могли. Выносить трюк на публику в этом году определенно не стоило.
И все же время оказалось потрачено не зря. Теперь, когда они вместе выбивались из сил, повисшее между ними напряжение попросту выветривалось. Их отношения снова начал окрашивать отстраненный бесстрастный тон.
Несколько недель назад хватало резкого слова Марио, чтобы Томми закусывал губу, сдерживая слезы. Теперь же все снова стало как прежде. Они тренировались до изнеможения, пока Томми не начинал бить озноб, а Марио не вспыхивал гневом, называя его глупым, неуклюжим и бездарью. Но они смеялись и шутили во время долгих переездов, орали друг друга за не сложенную на место одежду и добродушно переругивались, решая, чья очередь делать работу по дому — и все без малейшей натянутости. Как-то ночью Томми сообразил, что уже три недели подряд после вечернего представления они съедают поздний ужин, моют посуду и заваливаются спать без каких-то особенных слов или прикосновений — если не считать короткого ритуального касания рук в проходе между кроватями. А еще пару вечеров, в безопасности и одиночестве, они вдвоем просто стояли в дверях грузовика. Томми обнимал Марио за пояс, и в их уединении был лишь покой.
Некоторое время погодя, когда одевались к выступлению, Марио бросил:
— Чувствую удачу. Попробуем тройное, Анжело?
— Тебе решать, — отозвался Папаша. — Только скажи директору, пусть объявит заранее.
Почувствовав резкую тяжесть в груди, Томми нервно потеребил значок.
Позже, когда барабаны принялись выбивать частую тревожную дробь, Томми взглянул на Папашу Тони. Тот, как всегда, когда Марио покидал мостик для сложного трюка, суеверно отвел глаза. Он даже на двойное сальто не смотрел.
Томми же не мог отвести взгляда от летящего тела. Вперед — и назад — снова вперед, все выше и выше, и… Боже, стропы перепутаются, нельзя так высоко…
Парень отпустил перекладину, перекувыркнулся — раз, другой, третий — хватка запястий, и Томми снова начал дышать. Ему никогда не удавалось услышать аплодисменты.
После представления группка поклонников подошла за автографами. Глядя, как они суетятся вокруг Марио, Томми едва не лопался от любви и гордости. Чувства были столь сильны, что он наверняка покраснел. Пока парень смеялся и болтал снаружи, пришел Папаша Тони и положил руку мальчику на плечо.
— Что притих, Томми? Не стоит завидовать. Когда-нибудь и к тебе придет слава.
Сконфуженный, изумленный — как мог Папаша решить, будто он завидует Марио? — Томми взорвался потоком слов.
— Нет, нет! Я не… — он горячо беспомощно вспыхнул. — Просто… он такой… и я так… что он делает, что они делают… и я здесь, с вами, с ним, и он мой друг и… так много всего… я поверить не могу!
— Ясно, — Папаша чуть нахмурился. — Интересно знать…
Но он не договорил. Марио, пребывающий в отличном настроении, запрыгнул на ступеньки. Томми открыл было рот, но обнаружил, что не в силах выдавить и слова.
— Ebbene, Signor Mario, — бросил Папаша. — Лучше бы тебе собрать свои полотенца и грим, если не хочешь, чтобы все разлетелось по полу на следующем переезде.
Ты ведь так и не нашел пару к своему зеленому носку?
Марио ослепительно улыбнулся.
— Видишь, Везунчик, в этой семейке тебе никогда не дадут почивать на лаврах.
Папаша уж позаботится, чтобы слава не вскружила мне голову.
Он принялся собирать вещи, однако Томми вмешался:
— Пожалуйста, можно мне…
Он чувствовал, что взорвется, если не даст хоть какой-то видимый выход обуревавшим его чувствам — и предложение помощи было единственным, до чего он додумался. Томми подобрал разбросанные полотенца, трико, обувь, сложил накидку. Убрал все с полки и спрятал в чемоданчик для грима. Марио, который ополаскивал лицо холодной водой и расчесывал кудри, оглянулся на него с улыбкой, но Томми не посмел встретить его взгляд при посторонних.
Спустя три часа, когда они принялись укладываться, Марио с тихим смешком встал на колени у кровати Томми.
— Везунчик? Слушай… давненько мы уже не…
Томми сглотнул и ляпнул:
— Ну, у нас других дел хватало.
— Значит, ты как я? Не скучаешь, когда другим занят?
— Не то чтобы не скучаю… — с достоинством начал Томми, однако Марио оборвал его быстрым крепким объятием.
— Я не вздумал все забыть и не запал ни на кого другого. Просто решил, что некоторое время не стоит испытывать судьбу. Ты же не слишком огорчился?
— Нет, — честно ответил Томми. — Ты был гораздо приятнее в других отношениях.
Марио хихикнул.
— Похоже, этот проклятый пассаж немного нас приструнил.