Траурницы

Лёня видел его буйство собственными глазами. И иногда ему снятся кошмары, как Никита, вывернув ноги в обратную сторону, словно кузнечик, сидит у него на стене и рывками наклоняет голову в разные стороны.

— Спать не пора? — Уставший отец заглянул в комнату. — Завтра в школу.

— Угу, — буркнула Поля, выключая компьютер. Постояв на месте, она смотрела в черный экран монитора, пытаясь разглядеть собственное отражение. — Маша умерла, да?

Такой прямой вопрос смахнул остатки сна. Лёня рывком сел и тут же сильно натянул одеяло, будто оно могло спасти его от гнева отца. Вместо предполагаемой реакции, папа тихо вздохнул.

— Мы не знаем, — солгал он. — Ее никто не нашел. Но мы продолжаем поиски. Завтра последний день.

— А потом что? — Поля повернулась к нему лицом.

— Ничего. — Сухая ладонь взлохматила детские волосы, еще больше запутав мелкие кудряшки.

Лёня знал, что взрослым придется признать Машу мертвой.

В этот день занятия в школе отменили. День на то, чтобы распустить добровольцев, участвующих в поисках, неделя на принятие того, что пора прощаться и вся жизнь на осознание самого страшного события в жизни.

Крохотное платье, тщательно выстиранное, впитало в себя материнские слезы, пока женщина, превратившуюся в тень былой себя, разглаживала бантики и рюшечки, не давая и шанса даже мизерной складке. Кожаные ботиночки, такие маленькие, словно кукольные, тщательно отполированные, стояли в деревянном ящике, сколоченном умелыми руками. Тяжелый гроб, аляповатый, как и большинство, что предлагало похоронное бюро, стоял на краю ямы, которая должна была стать местом упокоения Маши.

«Не должны родители хоронить своих детей». — Кто-то в толпе произнес эту фразу, теперь она острым жалом впилась в мозг, вырезая кровавые буквы в памяти. Наверное, убитая горем мать, тоже видела эти слова, поэтому она всхлипывала, затихала и снова заливалась слезами, протягивая дрожащие руки к платью и ботинкам — бездушным вещам, которые остались от ребенка.

Весь класс, посчитав взрослыми, отправили на кладбище — место, заросшее высокой травой, в которой прятались забытые надгробия и памятники. На облысевших деревьях собирались вороны, кося черными глазами в сторону толпы людей. Перепрыгивая с ветки на ветку, птицы чего-то ждали.

Лёня не мог смотреть на яму и сырую землю, но Вадим не сводил взгляда с безутешных родителей Маши. Держась стороной, друг натянул капюшон до бровей и поднял воротник куртки, что была ему велика. Взрослые перешептывались, разнося слова соболезнования, как трубку мира, пока они не сделают круг и не начнут свой путь снова, подпитанные новыми фразами о жестокости мира.

Лёня оторвался от общей массы и, наступая на хрупкие листья, подошел к однокласснику. Молчание получилось хуже нависшего над шеей топора.

— Я им сказал, как ее найти, — прошипел Вадим. — Они сказали, что сами разберутся. Конечно, они ничего не нашли и ругались, что я только отнял их время. Тогда я пошел сам. — Друг поднял голову. Его лицо, воскового цвета, отражало замешательство. — Я не смог войти. — Пальцы вцепились в плечи Лёни, а в нос ударило несвежее дыхание. — Мне четырнадцать, а, значит, я им неинтересен. Береги сестру. Потом ты не сможешь ее вытащить.

Поля сидела на втором этаже и смотрела в окно. Кукла с разным цветом глаз — один достался пластиковой «подруге» от предшественницы, когда родной глаз был утерян — уютно сидела на подоконнике, иногда наклоняясь на бок. Ажурная юбка, покрытая пятнами от завтраков и обедов, утратила приятный мятный цвет, превратившись в «палитру» из повседневных приключений Полины.

Лёня, вяло перебирая ногами, шёл, уставившись в землю. Осознав, что на него кто-то смотрит, мальчик поднял голову. Сестра приветливо помахала рукой, и кукла, воспользовавшись моментом, наклонилась и камнем полетела вниз. Поля прижала ладошки ко рту. На ее лице отразилось разочарование, которое тут же сменило удивление, а после прозвучал звонкий смех.

Лёня поднял куклу, бережно отряхнул от налипших листьев и снова поднял голову — Полины не было, но чувство, что кто-то на тебя смотрит, не ушло.

Яблоко с земляным привкусом, небрежно очищенное от кожуры и разрезанное на несколько частей, лежало на тарелке. Оно окислилось и в таком виде Поле нравилось гораздо больше. Девочка потеряла интерес к кукле, уставившись в телевизор. Леня был рад, что сестра моментально нашла новое занятие, отвечать на вопросы, касающиеся Маши, мальчик не хотел. Ведь он сам ничего не знал.

Сон пришел резко, как только голова коснулась подушки, и так же резко отступил. Кошмары продолжали тревожить разум, только в этот раз они растворились под взмахом ресниц. В памяти остались очертания глаз, и Никита, который спрятался под кроватью и дрожал. В этот раз он что-то говорил — четко, не заикаясь, как было до несчастного случая, только Леня больше не мог вспомнить те слова.