Трава-мурава

Вдруг Мара почувствовала, что остается совсем одна. Совсем одна! И не только здесь, на крылечке своего домика, похожего на скворечню, но и вообще на белом свете. Ой, ой, одна на белом свете!.. И Мара, схватившись за голову и раскачиваясь, запричитала:

— Осподи-и-и, спасителю мой!.. — А сама отчего-то представляла себе при этом лицо Груши.

Глава седьмая

1

В районном городке Сенгеляй Петр Иванович бывал и до войны и помнит хорошо шумные, многолюдные, воскресные базары. За двадцать, тридцать верст шли люди на базар в Сенгеляй: вели скотину, везли подводы тугих мешков с пшеном, хлебом, корзины с курами, с гусями, с пронзительно визжавшими поросятами. Те, кто продавали, считали, что в Сенгеляе завсегда продашь дороже, чем в другом месте, а покупатели были уверены, что здесь все дешевле, чем на других базарах. Так это или не так, издавна так повелось в наших местах, и что уж говорить — даже из Саранска приезжали в Сенгеляй на базар.

Теперь Петр Иванович не увидел былого великолепия, в «коровьем ряду» было только две-три тощих буренки, не гомонили и у больших весов, на которые, бывало, кидали мешки с просом. Да и странно бы было видеть такое великолепие довоенных базаров сейчас, летом 1948 года, четвертого послевоенного лета, хотя, кажется, люди уже отвязались от мысли о голоде: теплые солнечные дни, дождики, грозы — все как прежде.

И пусть нет в изобилии хлеба, не блеют табунами пугливые овцы, но народу собралось не меньше, а еще и больше, пожалуй, и хоть торгуют все мелочью, в том числе и всякими германскими безделушками, но шуму, гомону, крику — до неба. Конечно, базар этот больше похож на саранскую барахолку и, если бы не миски пахучей земляники, не горы желтых корзин и кадушек, не связки лаптей, не скудные горки первой ранней картошки да не этот быстрый энергичный мокшанский говор, такой сладкий слуху Преснякова, то так бы оно и было: саранская барахолка.

Собраться в гости к дочери Петру Ивановичу помог случай, попутная машина в Сенгеляй. Елена Васильевна об этом и сообщила: вот, мол, приехал к нам в министерство сенгеляйский предрик, я с ним разговаривала, поспрашивала про Урань, не знает ли он случайно нашей Ани. Слышать, говорит, слышал, а знать не знает.

— Кто же такой? — спросил Петр Иванович.

— Звать вроде бы Василий Павлович, а вот фамилия…

— Андреев?

— Да, кажется…

Так оно и оказалось. Правда, Андреев сделал вид, что не узнал Преснякова, а может быть, и на самом деле не узнал, по крайней мере, за всю дорогу от Саранска до Сенгеляя так и не обернулся к Петру Ивановичу, ни о чем не спросил, но с каким-то странным упорством глядел в запыленное стекло старенького армейского «козла». Потом, приглядевшись, Петр Иванович заменил, что Андреев просто-напросто дремлет.

А между тем они с Василием Павловичем были старые знакомые, да, очень старые знакомые — 1928 год, начало коллективизации. В Наркомземе (тогда он еще назывался Облзем, а нынче вот видишь — Министерство сельского хозяйства), в Наркомземе тоже было горячее время: землеустройство новых артелей, организация ферм, семенного хозяйства, к чему и имел отношение как раз Пресняков, молодой агроном. А Василий Павлович в те годы только вернулся из армии, он служил в пограничных войсках, в кавалерийском эскадроне в должности ветеринарного фельдшера, так что и дома у него было много работы — его взяли в районное сельхозуправление, он ездил по молодым колхозам и холостил жеребцов. И это Андреев делал настолько прекрасно, что о нем пошла слава по всему Сенгеляйскому уезду. Кроме того, молодой ветеринар-пограничник любил выступать на собраниях, и Петр Иванович еще тогда удивлялся, насколько хорошо был политически подкован Андреев: казалось, что материалы пятнадцатого съезда партии он изучал еще в школе первой ступени, а речь Калинина на Первом Всесоюзном съезде колхозов он и в самом деле знал наизусть, что повергало слушателей в трепетное восхищение. Особенно когда Андреев пересказывал ее по-мокшански:

— Товарищи! Местные работники являются не только создателями материальных ценностей, но они являются еще творцами новых форм жизни, они никогда не должны удовлетворяться существующими формами, а отыскивать новые!..

Да, вот так говорил Андреев Василий, когда ему было года двадцать три и когда о нем все знали еще только как о прекрасном мастере своего дела. Пресняков хорошо помнит этого юношу: небольшого роста, плотный, подвижный, с быстрыми горячими глазами, в гимнастерке, в высокой фуражке с зеленым околышем…

Нет, не мог он не узнать Преснякова, не мог. Недаром ведь дрогнули у него брови, когда он увидел возле министерства подходивших к машине Петра Ивановича и Елену Васильевну.

— Вот и пассажир ваш, Василий Павлович! — сказала Елена Васильевна.

— Ну, ну, ладно, хорошо, — пробормотал Андреев.

Так они и поехали.