Трава-мурава

«Куда он гнет?» — подумал Пресняков, внутренне улыбаясь его «дипломатическому» вступлению. А что это именно вступление, Пресняков чувствовал хорошо. Да иначе и к чему эти разговоры? Ведь все это само собой разумеется: война, руки, ноги…

Но Пивкин не спешил. Может быть, он впервые за время своего председательства никуда не спешил сегодня, дал себе отдых, выкупался и вот сидит еще с мокрыми волосами и высказывает заветные мысли.

— А вот кто здесь эти годы пережил, кого голод долбанул — разве скоро у них страх перед жизнью пройдет? Вряд ли скоро, я думаю… Вот и посуди сам, Иванович, скоро ли все это зарастет. У тебя руки укорочены, у другого ноги, на третьем живого места нет, а у иных души-то разве не укорочены войной? Много, Петр Иванович, как я соображаю своей головой, навредила война, по себе знаю!..

Он замолчал, точно у него не хватило дыхания дальше говорить об этом. Помолчал и Пресняков. Потом он сказал, улыбнувшись:

— Ты мне, Михаил Семенович, давай политграмоту-то не читай, а дело говори.

Пивкин поглядел своими живыми черными глазами на Преснякова и тоже засмеялся:

— Дело, говоришь?

— Конечно! А то тянешь душу!..

— А дело-то у меня к тебе, товарищ Пресняков, тоже, знаешь, такого свойства… как бы тебе сказать! — Он стукнул себя по колену. — Душевного, знаешь, свойства дело-то!..

— Ну… что ж, давай, — поощрил Пресняков замолчавшего Пивкина.

— Да вот как-то на днях, — начал он, — я радио слушал… Ну, то-се, ясное дело, сам знаешь, и вот опять рассказывают про этого Орловского.

— Какого Орловского?

— Ну, не знаешь разве? — удивился Пивкин. — Подполковник, Герой Советского Союза!..

— Нет, что-то не припоминаю, — сказал Пресняков.

— Ну, Иванович, сколько уж про него говорят: без рук, глухой, а попросился направить в самый отстающий колхоз! На двести тридцать дворов четыре коровы! И вот какое дело: обязался превратить этот колхоз в образцовое хозяйство.

— Нет, — признался Пресняков, — не слышал, я ведь радио не так часто слушаю…

— Ну, ладно, не в этом дело. Просто этот пример меня на хорошую мысль навел. Не догадываешься, Петр Иванович? — спросил Пивкин, хитровато прищурив глаз.

— Теперь уж не догадаться трудно, — сказал Пресняков. — Но как же…

— Погоди! — остановил Пивкин. — Дело такого рода, только пока между нами.

Пресняков согласно кивнул.

— Лепендина осенью заберут на учебу, на год уедет, может, на два. Решение Пленума ЦК по кадрам знаешь? Ну так вот! — Пивкин, словно ему стало невтерпеж сидеть, поднялся на колени. — Я и подумал так: а не согласится ли Петр Иванович? А? Что скажешь?

Пресняков усмехнулся. Вот теперь-то он мог себе признаться, что втайне мечтал даже о чем-то близком этому, когда думал о «деле» Пивкина. Правда, скорее он видел себя на месте партийного секретаря Сатина, и если бы сейчас об этом именно сказал Пивкин, то Петр Иванович был бы больше готов к ответу.

— Нет, только подумать! — восторженно сказал Пивкин. — Мои, говорит, физические недостатки не позволяют, говорит, мне работать на прежней работе.

— Кто?

— Да я все про этого Героя Орловского. Теперь, говорит, для меня стал вопрос: все ли я отдал для Родины, для партии? Нет, ты только подумай, Иванович, рук нет, как вот у тебя, да еще глухой, а как ставит вопрос, а! Вот это, я тебе скажу, человек! Я, говорит, глубоко убежден, что могу еще принести пользу и в мирном труде.

— Ты хороший агитатор, Михаил Семенович, да ведь надо подумать, дело это не простое…

— Подумать, подумать, как же! — живо и радостно подхватил Пивкин. — Ты подумай, время есть!..

— У меня еще вот какая забота. — И Петр Иванович, как можно понятней, объяснил Пивкину смысл своих опытов по производственной консервации картофеля. И хотя Пивкин с понятием кивал головой, слушая, однако, когда успокоил Преснякова, как ему казалось, словами: «Ну-у, у нас картошки-то разных сортов — море, знай испытывай!» — Петр Иванович понял, что или объяснял плохо, или не дошло до Михаила Семеновича это мудреное дело: «консервация картофеля методом обработки высокой температурой».

— Реферат, говоришь? — спросил Пивкин, морща лоб.

— Реферат, — сказал Пресняков. — Вот жду ответа из Тимирязевской сельскохозяйственной академии.

Помолчали.

— Да-а! — впадая опять в прежнее живое восхищение, сказал Пивкин. — А силен этот Орловский! Это ведь только подумать: без рук, глухой!.. Как же он по телефону с начальством говорит, а?.. Вон у нас Володька Лепендин, тоже Герой, а начальство как его начнет крыть по телефону, он, бедный, места не может найти!.. Правда, где же он? Вроде обещал сюда приехать… — И Пивкин, легко вскочил на ноги, приставив ладонь козырьком, оглядел луг. Среди сгребенного в валы сена копошилось много народу, сновали мальчишки на лошадях, и, вглядевшись, Пивкин сказал с удовлетворением: