Травень-остров

Тень от пробегавшего по небу облака закрыла ненадолго ладью. Зорко посмотрел вверх: облако было небольшим, да вообще облака в этот час были над заливом редки. На вершине мачты, стоя на двух вовсе нешироких досках, покачивался в согласии с кораблем и волной дозорный сегван. Вдруг он повернулся вправо, замер настороженно, точно заметил что-то, всмотрелся, поднеся ладонь к глазам, а потом, обратившись вниз, крикнул:

— Сольгейр! Три корабля на полночь и закат! Это бариджи!

— Маны! — только и сказал в ответ Сольгейр.

Зорко обратился туда, куда смотрел дозорный на мачте, но не увидел ничего: должно быть, корабли манов покуда были скрыты за овидом, и глазастый сегван с высоты видел то, чего не видели все остальные.

Никто из гребцов и воинов словно бы не слышал этой переклички. Все продолжали заниматься тем, чем и занимались; веслами и парусами.

— Ветер помогает им. Они нас нагонят, — сказал Сольгейр.

Половина воинов покинули весла, и опять, в который раз за сегодняшний бурный день, загремело железо: сегваны облачались в кольчуги. Когда доспехи были надеты, они сменили тех, кто был на веслах еще без защиты, и ладья, лишь немного сбавив ход, быстро двигалась к мысу, представшему уже вполне вещественным.

— У нас есть кольчуга для тебя, — подошел к молча наблюдавшему за происходящим венну Сольгейр. — Ильмунд пал в Шо-Ситайне. Возьми.

Сольгейр положил перед Зорко настоящую кольчужную рубаху мелкого плетения, серебристую и льющуюся, как стальной ручей. Зорко никогда не надевал кольчуги: в печище Серых Псов такие вещи были ни к чему, и только в двух или трех домах сохранились старые кольчуги, с тех еще, наверно, времен, когда живы были легенды.

Но проезжие торговцы кольчуги везли, и Зорко знал и как следует носить этот доспех, и сколько он весит.

Сольгейр, похоже, понял, почему медлит Зорко.

— Если ты никогда не носил кольчугу, не стоит думать, что это тебе никогда не понадобится. Лучше пустить три стрелы мимо и уцелеть, чем направить точно весь тул и быть убитым одной последней.

— Если я пущу мимо три стрелы, ты можешь выбросить меня за борт, — гордо ответил Зорко, вытаскивая из короба рубаху из грубого льна.

— Кольчуга слишком дорогая вещь, чтобы бросать ее за борт, — ухмыльнулся кунс. — Если ты не боишься битвы, ты можешь умирать спокойно. А если ты еще и не врешь, ты можешь и выжить. Жаль, Бьертхельм не сможет нам помочь.

Но Бьертхельм, похоже, мгновенно оправился от всех ран и утопил в волнах усталость. Он уже не сидел, а стоял у мачты, выпрямившись во весь свой немалый рост и вглядываясь в даль.

— Возьми шлем, Бьертхельм! — крикнули ему с кормы.

— Не давайте шлем Бьертхельму, не то он перестанет бояться самого Хрора! — ответил кто-то на носу.

— Хрор будет биться с нами, и мне нечего его бояться. Дайте мне шлем, — рек Бьертхельм.

Увидев, что Бьертхельм с ними, Зорко приободрился: битва была той стороной жизни, в которой прицепившаяся к Зорко тень степного владыки становилась живой, и, чтобы победить ее, Зорко должен был сражаться. Но это были его самые первые бои, и рядом с Бьертхельмом делать эти самые трудные шаги было легче.

Едва успел Зорко надеть кольчугу и застегнуть пояс, как корабли манов один за другим возникли на закатном овиде. Это были крутобокие суда с острыми обводами, саженей десяти в длину и двух — двух с половиной саженей вширь. Их мачты — по две на корабле — несли паруса, расширяющиеся книзу. Сам корабль словно бы прогибался плавно от носа к корме. Корма была высока и срез ее был прям и переходила в прямоугольную надстройку. Она, помимо решетчатых окошек, закрытых чем-то блестящим, была раскрашена разноцветными причудливыми цветами и резьбой.

Как ни проворен был черный змей ладьи Сольгейра, но ветер и впрямь благоприятствовал манам. К тому же их корабли, должно быть, и при равных условиях не уступили бы сегванскому кораблю в ходе. Маны выстроили свои суда борт к борту и шли ладье наперерез, прижимая одновременно ее к низкому каменистому берегу, поросшему темным ельником. Высадиться на такой берег, если вдруг настала б необходимость, было бы очень нелегко. Даже Зорко, ничего не знавший о морской войне, представлял, что бой предстоит тяжкий. Корабли манов были явно вместительнее ладьи, и кто знал, сколько воинов скрывается на каждом из них.

Сегваны повесили вдоль бортов большие круглые щиты — хорониться от вражьих стрел. Зорко, понимая, в чем его главное умение, то и дело посматривая на приближающегося супротивника, снаряжал боевой лук. Сегваны поглядывали на это грозное оружие и одобрительно кивали: их луки были по преимуществу длинными и гибкими, но простыми. Составной лук Зорко с костяными накладками бил и дальше, и точнее. Зорко, правда, не знал, каковы луки у манов.