Травести бурлеска

Каждый в этом городе зарабатывал, как мог и сколько получалось. Я первый раз за последнее время порадовался тому, что не имел необходимости выкручивать себе жилы в поисках хлеба насущного. И хотя, со слов, Надежды, все мои проблемы в жизни начались с крупного выигрыша, многих неприятностей всё же, с того прекрасного момента, я смог избежать.

В магазине часов, я ходил по залу и рассматривал за стеклянными витринами предметы уносящие время. Стрелки некоторых часов были неподвижны, секундная стрелка иных щелкала, кусками отмеряя мгновения, у некоторых, неспешно ползла по циферблату, будто скользила по течению хроноса. Я подумал, что часы, словно живые существа. У одних столько времени, у других по-другому. Одни только начинают свою жизнь, отталкиваясь от нуля часов, другие подытоживают, плавно подбираясь к двадцати четырём.

Пока я философствовал, неспешно курсируя по магазину, за мной наблюдало несколько пар глаз охранников. Стражники времени грозно следили за каждым моим движением. Часы были дорогими. Более дорогими, чем зарплаты людей их охранявших. Но суммы на моих кредитках, позволяли мне чувствовать себя свободно, как среди первых, так и среди вторых.

Когда я выбрал часы за полмиллиона, и милая продавщица с трепетом в глазах взяла у меня карту для оплаты, охранники потупили глаза. Они снова встрепенулись тогда, когда я вежливо попросил девушку положить коробку в пакет, а часы одел на левое запястье. Я вышел из магазина и представил их удивление. Они, наверняка, глядели вслед человеку, нацепившему двухгодичный заработок охранника на руку и отправившегося разгуливать пешком по городу, с завистью и немой злобой.

Надо же! Когда-то деньги дали мне свободу. Но я ею, до сей поры, ни разу не воспользовался.

Решив прокатиться на метро и увидеть реакцию окружающих на мои часы, вальяжно размахивая левой рукой, я отправился в сторону Маяковки. Поглядывая по сторонам, я собирался поймать пару завистливых взглядов. Улыбался встречным девушкам и свысока поглядывал на особей мужского пола.

Как меня не замечали без часов, так в упор не видели и с семнадцатью тысячами баксов на запястье левой руки. Что во мне не так? У меня в роду не было невидимок, откуда я имею такую черту? А может, я приобрёл её с годами. Сам себя сделал прозрачным?

Навстречу мне, тащилась старушенция, которая час назад травила меня милиционером. Она взвалила на своё тощее тело сына алкоголика, бившегося прежде в эпиприпадке, а сейчас снова иссиня-пьяного, и влачилась по дороге, причитая.

— Ну, иди же, иди сам, сволочь ты такая. Эх, избаловала я тебя совсем.

Сын мычал в ответ что-то нечленораздельное.

Мне стало стыдно за свои часы, я захотел, чтобы они вросли в руку и исчезли в глубине костей. Бросившись в ближайший вход по центру серого здания, я очутился у банкомата. Не раздумывая, достав карточку, снял тысячу рублей. Выйдя обратно, словно во сне, ничего не замечая вокруг, я подошёл к старушке и сунул ей под нос купюру.

Бабка остановилась, подняла на меня глаза, не бросая ноши с левого плеча и кряхтя, проскрипела:

— А, это ты. Я тебя помню. Что подлец, совесть заговорила?

Её слова вывели меня из состояния транса. Я выпучил глаза и открыл, было, рот, чтобы высказать своё негодование. А проворная бабуся выхватила из моих пальцев денежку и быстро сунула к себе в карман.

— Ах, ты!.. — сжал я кулаки.

— Тихо, не ори — скрипнула бабка в ответ, перебивая. А то сейчас милицию позову.

Испытывая полное презрение к моей персоне, она отвернулась и потащила дальше своего сына, продолжая укорять того в избалованности и бездушном отношении к матери.

Я понял, что и со второй попытки у меня ничего не получается. Глядя ей вслед, я расстегнул ремешок часов и уложил их в коробку, которую нёс в пакете подмышкой. Но поехал в сторону дома всё равно на метро. Снимать наличность не хотелось. В эту минуту мне вообще никогда больше не хотелось прикасаться к деньгам. Чуть позже, я с содроганием доставал из кармана мелочь, приобретая себе билет в подземное царство железных дорог.

Корм для кошки я всё-таки купил, магазин обслуживал по безналичному расчёту. Возле подъезда толкался Сашка. Он с понурым видом сидел на скамейке и болтал ногами. Я бы рад был его не заметить, но путь к дому лежал через него. Когда я подошёл, он не поднимал глаз, но я не был уверен, что он меня не замечает. Потому открыть подъездную дверь и прошмыгнуть тихо к лифту не решался. Ничего не оставалось, как делать это громко.

— Привет, Санёк, — окликнул я его.

— Привет, — пробурчал он, не поворачиваясь в мою сторону и продолжая качать ногами.

— У тебя всё в порядке? Тебя кто-то обидел?

— Нет, никто меня не обидел, — ответил он, ничем не объясняя своего настроения.

— Тогда, что такой мрачный? — спросил я, ругая свой язык за болтливость. Ведь можно было ограничиться простым приветствием и валить к себе домой. Нет, надо в душу влезть.

— Просто скучно, — пробубнил Александр.

Я пожал плечами:

— Прости дорогой, сегодня ничем не смогу тебе помочь. Сегодня дела.

Он насупился больше прежнего. Зашевелил губами и в глазах его появились слёзы.