Травести бурлеска

— Зачем нам в клуб? Ты разве не находишь меня для клубов слишком старым? — мне не хотелось тащиться за полночь неизвестно куда. Тем более, что бывать в клубе для меня, не повседневная практика. Я вообще в них никогда не был. А если и был, то не помнил.

— А-а! Боишься! — весело вскрикнула Инга. — Не ссы, я сделаю из тебя человека. Ты как запечный таракан живёшь. Другой бы на твоём месте всё сделал бы сам и очень давно. Ты ноешь-ноешь. Не устал? И потом, как ты пойдёшь в бордель, если тебе в менее интимное заведение попасть страшно.

— Не устал, — отбивался я, — к твоему сведению, я не сижу, сложа руки. Вчера, например, я искал клуб по адресу указанному в Интернете.

Инга издевательски усмехнулась:

— Ха! Ну и как, нашёл?

— Конечно, нашёл. Это жилой дом, в который не пускает злой консьерж.

— Угу, — подхватила Инга, — никого, причём, не пускает, а тебя пустил. И ты, конечно там уже побывал, все, что нужно выяснил и…

— Я там не был, — громко прервал её я.

Инга поёрзала на стуле.

— Вот и хорошо. Вижу теперь не мальчика, но мужа, — замолчав на секунду, девушка продолжила, — а мы сегодня поедем в такое заведение, где ты получишь возможность приобрести пропуск в то место, о котором мечтал. Только не будь нытиком. Лучше будь громким и грубым. Чем тихим и обиженным.

Значит лучше так, говоришь? Я-то считал себя брутальным мачо. А оказывается, я тихий и обиженный. Ладно, как было написано в одной сказке, «чтобы быть демоном — нужно вести себя как демон». Буду строить из себя бравого парня.

— Хорошо. Договорились. Сколько будут стоить твои услуги на сегодняшний момент? — спросил я уверенным басом. По крайней мере, хотел спросить басом. А получилось, как уж получилось.

Инга, передразнивая меня, низким голосом ответила:

— Вот и ладно, милый друг, — она смешно захлопала ресницами, и дальше заговорила обычно. — С деньгами разберёмся потом. Главное возьми с собой на выпивку. И не жадничай, возможно, придётся угощать ещё кого-нибудь помимо меня, — она подмигнула.

— Ну, ты много-то от меня не жди, — вальяжно бросил я.

— А я и не жду. Сама у тебя возьму, если надо. Самое главное — это проникнуть в святая-святых, ты же помнишь? — она встала из-за стола. — Теперь пойду.

— А мылась зачем?

Она измерила меня взглядом сверху вниз.

— Романов, моются в бане, а я принимала душ, чтобы ощутить свежесть, а не для того, чтобы к кому-то запрыгнуть в постель, если ты об этом.

— Ты всегда принимаешь душ, приходя в гости? — я глядел на стол.

— Когда в гости — нет, не всегда, — отрезала она. — И вообще, чего ты привязался со своим душем, тебе воды жалко?

Я пожал плечами:

— Извини.

— Ладно, проехали. Я пошла, не провожай меня.

Инга вышла к прихожей, наверняка, она была уверена, что я провожаю её взглядом. Я действительно не отрывал от неё глаз. Возле двери она повернулась и отправила мне вычурный воздушный поцелуй. Я поморщился и отвернулся.

Дождавшись, когда захлопнется входная дверь, я встал и, подбежав к ней, повернул ключ на два оборота. Наконец, меня оставили в покое. Пусть ненадолго, но все-таки.

Не тут-то было. Надрываясь, напомнил о себе телефон. Я посмотрел на определитель. Кто же мог звонить ещё, как не Ираида. Меня разрывало на части. С одной стороны, мысли о детях и нереализуемом отцовском долге, давили на грудь. С другой — я не мог сейчас забрать своих чад, потому что не выполнил намеченного. Не нашёл их мать, не высказал своё «фи» ей в лицо, не упрекнул её отвратительном поступке по отношению к нам. По отношению к нашему миру, который, я думал, мы строили, вычерчивали, созидали. Ведь, когда-то мы оба — я и Аня, хотели теплоты семейных отношений, не меньше двух детей, жизни душа в душу. А теперь, она всё предала. Перечеркнула. И только для меня такой поступок стал неожиданностью. Она же, оказывается, шла к нему долгое время. Может быть даже годы. И совместное обитание наше, спокойное, размеренное, местами нудное, но сносное — было иллюзией.

Зачем она это сделала?

И ответ на вопрос появился в голове сам собой. Чтобы жить — сказало мне моё разбитое сердце. Чтобы жить? А разве нельзя было продолжать жить так, как мы жили? И тут я понял, что на самом деле — мы умирали. Друг от друга, от искусственной семейной идиллии. От того, что забыли мечты. От ощущения своей бесполезности в этом мире.

Но, только не «мы», а «я». Я умирал. Она продолжала идти. Оказывается. И сейчас обида застилает мне глаза. Обида на то, что меня бросили. Обида на то, что я одинок. Обида на то, что умирали не вместе.

Разве я не хотел каких-то перемен? Хотел. Но все мои желания оставались лишь желаниями. На деле не происходило ничего. Никаких телодвижений. Мне было удобно ждать перемен и мечтать. Разве я был таким раньше? Там, в юношеских мечтах, я выступал пламенно на судебных процессах, отстаивал обиженных и воздавал преступникам. Видел свою жизнь борьбой. Не прекращаемой. Самозабвенной.