Травести бурлеска

Справа от меня была арка. В её проеме, с видом умиления на лице, прислонившись к стене, развалился пьяньчужка. Несмотря на изнуряющую жару, одетый в потрепанную куртку и вязаную шапку истерзанно-синего цвета. Наверное, шкалик, был принят недавно и благоголепием растекался по крови. Отёчные веки человека едва подрагивали, в такт дыханию. Два подрагивания на вдох и два — на выдох. Губы словно что-то шептали, а может, улыбались пьяным мыслям.

Я, было, позавидовал человеку. Но тут, глаза под его закрытыми веками быстро забегали, лёгкая улыбка на лице сменилась гримасой. В уголках губ появилась пена. Руки и ноги он стал ритмично раскидывать по сторонам, а затылком стучать о стену. Я раньше слышал об алкогольных припадках, но никогда их не видел. Зрелище завораживающее. Как будто смерть пережёвывает человека в своей пасти, пробуя, готов ли он на обед, а потом выплёвывает, убедившись в его жесткости и позволяя повариться в бульоне жизни ещё некоторое время.

Откуда-то мне помнилось, что приступы эпилепсии продолжаются недолго. Главное помочь больному, подложить что-то мягкое под голову и повернуть её на бок, чтобы тот не проглотил собственный язык.

Я так и сделал. Подбежав, уложил пьяное чудовище набок, предварительно бросив ему под голову, сорванную с неё же шапку. Закатив глаза, человек бился в конвульсиях ещё пару минут, которые тянулись раз в двадцать дольше через нейроны моего головного мозга. Я уже был не рад, что ринулся на помощь. Прохожие, как водится, проходили мимо. Некоторые оборачивались, и долго смотрели назад, удовлетворяя любопытство, но, ни один из них, не, то что не подошёл, а даже не потянулся за телефоном, чтобы вызвать скорую.

Наконец приступ закончился, вместе с ним уменьшилась моя злоба на человечество. Пьяница приоткрыл глаза, плавающим взглядом окинул происходящее. Я попытался докричаться до его сознания. Он бормотал что-то невпопад. Почувствовав дикую усталость и ощущая, как капли пота сваливаются по моему лицу, я оставил его в покое и сам прислонился к стене. Воздуха не хватало, а сердце стучало в два раза быстрее секундной стрелки от испуга и пережитого напряжения. Сидя с закрытыми глазами и слушая, как кровь гудит в голове, я ругал себя за то, что ринулся в подворотню.

— Эй, — услышал я дребезжащий голос, — ты кто, урод?

Приоткрыв один глаз, я увидел, как передо мной на четвереньках стоял эпилептик, словно принюхивался ко мне, раскачиваясь, потом толкнул меня в колено и снова проорал:

— Эй, сволочь, где моя шапка? Ты куда мою шапку дел?

Я оттолкнул его ногой. Тот упал на спину и заскулил.

— Зачем ты меня ударил, ворюга? Зачем ты меня ударил? Шапку забрал. Избил.

— Заткнись, — бросил я ему, поднимаясь.

— Люди, — закричал тот ещё громче, — помогите, среди белого дня напали, деньги отобрали, избивают!

Я заметил, как прохожие стали замедлять шаг возле арки, некоторые остановились и сурово рассматривали картину. Доброхотливая бабулька запричитала, обвиняя меня в корыстных побуждениях. Нужно было убираться.

Достав пару десятирублёвок из кармана, я швырнул их к валявшейся на земле шапке.

— Тебе на пиво. Заткнись только, — цыкнул я забулдыге.

Тот, бросив взгляд на бумажки, вероятно, не обрадовался их количеству и застонал с прежним энтузиазмом.

Я вышел из-под арки и, отряхиваясь, быстрым шагом пошёл по Тверской.

— Какой падлюка, — слышал я голос из собравшейся толпы провожающих. — На бедного человека напасть средь бела дня. И вроде прилично одетый.

Наконец, голоса заглушил гул проезжающих автомобилей. Впервые в жизни я бросился кому-то на помощь, просто так и не раздумывая. И тут же получил щелчок по носу. Хотя у меня с первого раза никогда ничего не получалось, я зарёкся повторять подобные действия в будущем. Купив банку энергетика в ближайшем киоске, я жадно припал к алюминиевой холодной крышке. Хотел заглушить раздражение, вспомнив принцип вышибания клина.

На последнем глотке меня грубо схватили под локоть. Я вздрогнул и услышал резкий голос:

— Что же это вы, гражданин, совершаете правонарушения в центре города, среди белого дня?

На меня смотрел щуплый и ювенильно прыщавый сержант милиции. Узкий лоб его был усыпан капельками пота, а злые глазки сверлили мой подбородок в предвкушении наживы. Рядом стояла та самая сердобольная старушенция, которая несколько минут назад посылала в мой адрес обвинения в преступном поведении.

Я не стал задавать вопросов, так как был доходчивым человеком. Сержант, напротив, многое недопонимал и потребовал от меня документы. У меня их не было, но был кошелёк, в котором лежало пять сотен одной бумажкой. Они послужили достаточным доказательством моей невиновности. Когда я отдавал деньги защитнику правопорядка, бабка рядом с ним нервно перетаптывалась с ноги на ногу.

А когда был отпущен на волю, за спиной услышал слова милиционера, убеждавшие старуху в отсутствии сдачи, клятвенные заверения в том, что та получит причитающуюся сумму завтра. Затем примитивное, но достаточно откровенное указание дороги, по которой ей следует идти вместе со своим сыном.