Однако я мигом забыла о журналисткой миссии, дивясь вольности этого места. Кажется, будто российского жителя сложно удивить деревенскими видами, но я была городской от корней и до самых кончиков. Я не то чтобы не видела деревень, но все разы, когда родители или друзья вывозили меня на природу в Ленинградскую область или Карелию, я была так поглощена нескончаемыми задачами, учебой или работой, что не замечала окружающего мира. Да и те места, в которые меня вывозили, если честно, сильно отличались от Кандалки. Она была какой-то уж слишком художественной, словно ее вытащили из старого доброго фильма или, может быть, даже из сказки, помните, раньше много таких показывали по телевизору – про бабу Ягу и Кощея, и поместили на окраине России. А может быть, все дело в том, что я повзрослела? А повзрослев, изменила отношение к реальности, и теперь смотрела на нее во все глаза.
Да и как было не восхититься этими маленькими аккуратными домиками с побеленными наличниками, до блеска вымытыми крыльцами и дворами (о, это, кстати, отдельный секрет, как вычищаются такие дворы, но о нем я расскажу чуть позже)! У каждого двора, даже у домов дряхлых старушек, подстриженная лужайка. Про дряхлых старушек я вспомнила неслучайно, потому что как раз недалеко от их домов располагался небольшой рынок, точнее, не рынок, а прилавок-палатка, который я приметила еще по приезде. Эта палатка стояла прямо возле магазина, как я поняла, единственного в деревне. Палатка и магазин между собой не конкурировали, а скорее гармонично дополняли друг друга.
За деньги в палатке редко когда продавали, деревенские, в основном, товарами, обменивались. Кусок сала менялся на ведро яблок, кружевные скатерти и платки – на гвозди или рассаду. За деньги продавали тем, кто проезжал мимо, но по этим дорогам редко ездили чужаки.
На рынке я нашла разные экзотические вещи: металлические чайники, ковши, музыкальные пластинки и фотоаппараты. Один фотоаппарат приобрела себе, здесь же нашла нераспечатанную пленку. Я знала, что все буду снимать на телефон, это скорее было баловство, блестящее, вычищенное, с любовью хранимое старичком баловство.
Но больше всего в палатке было трав. «Они лекарственные» – сказал мне кто-то из местных. Я купила себе несколько пучков с самыми смешными названиями: чернобыльник, одолень-траву, чертополох.
– Что тут набираете? – спросила меня как из-под земли появившаяся Галя.
– Да вот травку всякую продают, я и взяла себе чай заваривать.
– Здесь выбора немного! А моя трава – лучшая на ближайшие тысячи километров, так что если вам понадобится, – согнулась, приблизила свое лицо к моему и доверчиво так произнесла, – для любых целей, приходите тогда ко мне я.
Я не понимала, зачем мне могла пригодиться трава в таком количестве, однако же в гости обещала прийти.
*
Это маленькое поселение поражало спокойной атмосферой и незамысловатостью, тем удивительнее было увидеть здесь далеко не глупого, но слегка сумасшедшего Ивана.
Почему сумасшедшего, потому что в первую нашу встречу парень боролся с бычком Борисом, ну как боролся, бычок катал его по земле, а Иван кричал прохожим, что все в порядке. Когда, наконец, Иван поднялся на ноги, то объявил, что пропавшего Новикова не знал, потому как сам недавно вышел из тюрьмы. При этом он умудрился мне рассказать о какой-то книге, в которой доказывается, что однажды животные захватят мир. Я постеснялась спросить, не по этому ли он пытается побороть бычка, но именно с того дня стала внимательно следить за Иваном.
Улыбался он нечасто, но угрюмости в нем не ощущалось, когда я ловила его взгляд, в нем чувствовалась открытость, ясность. А взгляд приходилось именно ловить, потому как в глаза смотреть Иван не любил, вроде как страшился, не расценят ли прямоту за вызов, слишком уж он не желал выставляться. Позже замечена в нем была еще одна черта – какая-то неуместная целомудренность, никак не сочетающаяся с огромным тридцатилетним мужчиной в двадцать первом веке. В первое время я даже думала, что он стыдится обсуждать личные темы, поскольку чрезмерно ему нравлюсь, но оказалось – я ни при чем, вести разговоры «о женщинах» было вне его мира. Эта деликатность, конечно, тоже не могла не вызвать во мне любопытство. Но говорить с ним было тяжело, его ответы я не всегда понимала, как он, в свою очередь, не разбирал моих вопросов. То, что он опасался меня – было очевидно. Помню, как однажды пригласила Ивана в гости, на его лице выразился ужас, он даже не попрощался тогда, побежал в другую сторону. Весь следующий день смотрел на меня с недоверием.
Его холодность, нелюдимость, некое равнодушие манили меня, ведь, по сути, я должна была интересовать его больше, чем он меня.
Я хотела пригласить его куда-нибудь, чтобы пообщаться, пооткровенничать, но в деревне не было возможности сходить ресторан или кафе, поэтому решилась на крайние меры – самой зайти к нему в гости.
Дом Ивана оказался довольно ветхим, покосившимся, видимо, совсем-совсем старым, но окна были намыты так тщательно, что отражали каждую прожилку листьев малины.