А последнее интервью в этой главе – история той самой учительницы, которая помогла нам спасти нашего сына. Это пример одного человека, идущего против системы, вразрез с ценностями всей школьной администрации. Она рассказала о травле, случившейся в ее детстве. И о том, что она делает, чтобы травли не было в ее классах. За многое из того, что она делает, ее не любят. Она совершенно не умеет хвастаться своими победами и просто рассказывает о, казалось бы, само собой разумеющихся вещах. Совершенно простым языком. Она и победами это не считает. Просто работа. Работа, которая состоит в том, чтобы и знания дать и межличностным отношениям в коллективе научить.
Мы очень часто слышим от учителей, что они отвечают только за образование. А семья за воспитание. Это не совсем так. Семья может только теоретически объяснять, как вести себя в коллективе. Даже показать на личном примере не может, для этого маме или папе пришлось бы брать ребенка регулярно на работу. У учителя же есть тот самый инструмент для обучения в действии – коллектив из тридцати человек. Да, если в семье у ребенка преобладает хамство, агрессия и нелюбовь, с таким ребенком непросто. Но правила решают многое. Ради того, чтобы быть принятым в группе, особенно если в семье с принятием есть вопросы, ребенок будет готов правила выполнять. Учителю остается только эти правила и рамки обозначить и неукоснительно им следовать. Гораздо сложнее другое – быть вовлеченным в каждого ребенка. Быть с детьми в состоянии здесь и сейчас, полностью в них. Не жить от звонка до звонка, от отчета до отчета, которыми, действительно, наши учителя завалены. Отслеживать любые смены настроения, не понятно откуда взявшуюся агрессию, грусть или замкнутость. И тогда в ответ на удар или тычок учитель первым делом не стигматизирует ребенка, как хулигана, а поговорит наедине, попытается узнать причину агрессии. Ведь любая агрессия запускается фрустрацией. Что такое происходит у ребенка дома или в школьном коллективе, что он фрустрирован и вымещает свои чувства на других? Да, для этого надо быть не просто учителем, но и психологом, педагогом, заинтересованным в ребенке, в его целях, в его самости. Редко кому из нас удавалось прикоснуться к настоящей педагогике. Я очень рада, что нам с сыном в двух последних классах младшей школы посчастливилось. Мы целых два года росли и развивались вместе с настоящим педагогом.
Интервью с Оксаной, г. Портленд
– Вы дали комментарий к моему посту в Facebook о том, что зачастую жертва сама запускает травлю, и если бы ребенок поменял поведение, то коллектив изменил бы свое отношение. Это всколыхнуло волну ответных протестных комментариев.
– Я не психолог, поэтому не хочу делать каких-то психологических умозаключений и выводов. Есть мое обывательское мнение. Я сама прошла школу, трое моих дочерей учились, причем сначала в России, потом в Америке. Плюс, у меня подруги, у которых тоже дети, и я это все наблюдаю. Я могу точно сказать одно, что нельзя разделить детей на плохих и хороших. Нельзя взять и обвинить только тех, кто травит. Практика показывает, что часто жертва, переходя из социума в социум, тянет за собой свою проблему. Если бы моего ребенка травили, я бы, в первую очередь, повела его к психологу, смотрела бы, что мы сделали не так. Не нарушили ли мы его границ в ходе воспитания, не вырастили ли мы из него личность, которая не может постоять за себя. Где мы накосячили? И я бы обязательно ребенка перевела в другую среду, чтобы он мог все начать с нуля. Но я, конечно, не была в этой шкуре.
– Вы не были в такой шкуре, но у вас есть ряд историй из своей жизни, которые вы привели в пример в своих комментариях, и которые сформировали ваше мнение. Расскажите о них.
Начну со своих школьных лет. Я была достаточно ярким претендентом на буллинг. Я была из неблагополучной семьи. От нас ушел папа. Меня растила бабушка, я была совершенно не подготовлена к школе, не социализирована. Я была очень другая, и мне было некомфортно. Мне не прививали в семье, что я звезда, но контраст я чувствовала. Дети сбивались в стайки, а я нет. До четвертого класса у меня даже не было подруг. Я пыталась к кому-то примкнуть, но, по сути, так и оставалась частью некого броуновского движения. Были в классе, конечно же, хулиганы. Им все по очереди, кто как умел, давали отпор. Девочки визжали, бегали прятаться в туалете. Я пару раз тоже повизжала, поубегала, потом поняла, что мне это не интересно. В какой-то момент один мальчик-хулиган меня попытался задирать, я его одним движением руки послала через парты в соседний проход между рядами. Он кувыркнулся через голову. Я не знаю, откуда у меня взялась сила, и как он не расшибся. Как-то он меня в ответ обозвал, разумеется. Но на этом все кончилось. С этого момента за мной не бегали, меня не дергали.