Во-первых, Лис описывает способ, с помощью которого любовь озаряет мир
и его изысканную красоту. Если Маленький принц «приручит» его, красота мира – например, пшеничные поля – будет ему напоминать о его особенном друге. Тогда мир станет источать сияние, подобное той радости, которой будет исполнен Лис, когда его друг рядом. Каждый момент близости с другом наполнится ощущением «лазурно-изумрудного рая», которое переживает невинное дитя в оде Вордсворта «Ода» (Wordsworth, 2004а: 163). Конечно, одновременно это означает, что в будущем неминуемо переживание утраты – это неизбежная «плата» за счастье.Такая «любовь», полная надежд и пробуждающая утраченную невинность, часто появляется на ранних этапах психоаналитического переноса, создает перспективу союза «миров» и обычно обсуждается в контексте общей темы «идеализация»
. То, как мы осмысляем идеализирующую энергию этой любви, полной надежд, является важной частью нашей теоретической ориентации, я подробно рассматриваю эту тему в другой работе[55]. Фрейд (Freud, 1957: 105) описал бы это как «всего лишь» перенос утраченного состояния первичного нарциссизма на любимого человека. В том же духе американский психоаналитик Отто Кернберг (Kernberg, 1975: 226–229) рассматривал в своих теоретических работах такую идеализирующую любовь как проекцию грандиозной самости, понимая ее как защиту от неудовлетворенной подспудной потребности в зависимости и от ярости из-за этой фрустрации.Однако, такая идеализирующая любовь, полная надежд, является чем-то большим, чем всего лишь защита. Она представляет собой взаимопроникновение этого мира и другого мира, возрождение переходного пространства с помощью отношений. Действительно, поначалу в ней есть нарциссические черты, но в конечном итоге они уступают место более зрелым формам отношений я
и другого. Она представляет собой нормативный первый этап в ранних отношениях привязанности матери и младенца. Хайнц Кохут (Kohut, 1971) подчеркнул важность принятия аналитиком такой идеализации на ранних стадиях анализа и показал, что они представляют собой «усилия» психики по восстановлению недостающих сегментов психической структуры. Вслед за Юнгом Эдвард Эдингер (Edinger, 1972: 59) тоже рассматривал ранние формы идеализации в анализе как проекции центрального архетипа Самости, делающие возможными восстановление и укрепление нарушенной оси «Эго – Самость».Во-вторых, Лис описывает, как идеализирующая любовь, начало которой связано а пробуждением невинности, постепенно уступает место более зрелым формам отношений, в которых мы можем заметить проявления невинности на более высоком уровне. По словам Лиса, этому способствует появление символа, чего-то общего и объективно прекрасного, подобного пшеничному полю. Символ позволяет объекту одновременно присутствовать и отсутствовать, поддерживает сепарацию и индивидуацию, «константность объекта». Винникотт писал, что сепарация осуществляется через переживание при переходе от «отношений с объектом» к «использованию объекта» (Winnicott, 1969а). Майкл Эйджен замечает, что такой переход означает возникновение «территории веры», где «воссоздание субъекта происходит через новое осознание того, что все это несчастье случилось не по его вине, и, переживая переходное состояние, обретает невинность, которая восстанавливает целостность, хотя и на новом уровне» (Eigen, 1981: 415).
Мы могли бы описать эти необходимые страдания-на-пути-в-реальность, и это, видимо, – универсальный процесс, в ходе которого невинность на пути через лес опыта трансформируется в более сложную, более высокую или более зрелую свою форму.
Однако, мы не можем проделать это в одиночку. Необходимое страдание в этом процессе должно быть опосредовано,
и такое опосредование может произойти с помощью различных промежуточных (третьих) «объектов». Психоанализ предпочитает иметь дело с межличностным опосредованием. Он обнаруживает недостающего третьего в первых переживаниях привязанности младенца к матери и, если в детстве этот процесс был неудачным, то позже, при повторном разыгрывании опыта привязанности с каким-либо другим человеком, например, с психотерапевтом.