Травма и исцеление. Последствия насилия – от абьюза до политического террора

Из-за конфликта двух разных требований – гибкости и границ – терапевту следует ожидать, что он неоднократно будет чувствовать себя в неловком положении. Ему придется постоянно различать, когда лучше быть жестким, а когда податливым, – это непросто. Как начинающие, так и опытные терапевты часто чувствуют, что полагаются на интуицию или действуют методом «научного тыка». В случае сомнений терапевтам следует без колебаний обращаться за консультацией.

Система поддержки терапевта

Диалектика травмы постоянно испытывает эмоциональное равновесие терапевта. Как и пациент, он может защищаться от подавляющих чувств самоустранением или импульсивными, интрузивными действиями. Самые распространенные формы действия – это попытки спасти, нарушения границ или старания контролировать пациента. Самые распространенные реакции избегания – сомнения в реальности, как ее видит и описывает пациент, или отрицание ее, диссоциация или психическое онемение, минимизация или избегание травматического материала, профессиональное дистанцирование или банальный отказ от пациента. Некоторая степень интрузии или притупления чувств, психического онемения, наверное, неизбежна[494]. Терапевту следует рассчитывать, что пациенты будут время от времени выбивать его из колеи. Он не всесилен. Гарантия его честности – не всемогущество, а способность доверять другим. Работа по восстановлению требует наличия надежной и безопасной системы поддержки терапевта[495].

В идеале система поддержки терапевта должна включать безопасное, структурированное и регулярное пространство для бесед, где он сможет делать обзор своей клинической работы. Это могут быть отношения с супервизором или группа поддержки, состоящая из коллег, а предпочтительно и то и другое. Обстановка должна позволять терапевту выражать эмоциональные реакции, равно как и технические или интеллектуальные опасения, связанные с лечением пациентов с историями травмы.

К сожалению, поскольку профессии, связанные с психиатрией, имеют свою историю отрицания, многие терапевты пытаются работать с травмированными пациентами вне контекста поддержки. Терапевтам, работающим с психологической травмой, приходится бороться даже с собой, чтобы преодолеть собственное отрицание. Сталкиваясь с таким же отрицанием со стороны коллег, они часто чувствуют, что их пытаются дискредитировать и заставить замолчать, как и самих жертв.

Как говорит Джин Гудвин, «мои пациенты не всегда до конца верят даже в собственное существование, не говоря уже о моем… И все это еще усугубляется, когда коллеги-психиатры обращаются со мной и моими пациентами так, словно мы не существуем. Это делается тонко, без откровенной жестокости… Если бы это случилось только однажды, я не стала бы беспокоиться из-за того, что нас “гасят”, но это не один, а сотни, и тысячи, и сотня тысяч крохотных “стираний”»[496].

Терапевты, работающие с людьми, пережившими травмирующий опыт, неизбежно вступают в конфликт с коллегами. Некоторые специалисты обнаруживают себя втянутыми в ожесточенные дебаты о достоверности существования травматических синдромов вообще или в истории конкретного пациента. Контрпереносные реакции на травмированных пациентов часто приводят к фрагментации и поляризации: один терапевт может занимать позицию спасателя, в то время как другой может играть роль скептика, судьи или карателя. В обстановке стационара проблема раскола в рядах сотрудников или бурного конфликта, вызванная несовпадением взглядов на лечение трудного пациента, возникает часто. Почти всегда камнем преткновения оказывается история травмы. Ссоры между коллегами отражают непреднамеренное воспроизведение диалектики травмы.

Запуганные или, наоборот, разъяренные такими конфликтами, многие терапевты пациентов с травмирующим опытом предпочитают не вовлекаться в кажущиеся бесплодными дебаты, а избегать участия в них. Их практика уходит в «подполье». Разрываясь, как и их пациенты, между ортодоксией своей профессии и реальностью собственного опыта, они решают предпочесть реальность ортодоксии. Они начинают, как и их пациенты, вести тайную жизнь. Как выражается один терапевт, «мы верим своим пациентам – просто не говорим об этом супервизорам». Эти подпольные практики могут оказываться полезными, как в случае тридцатилетней Шарин. За плечами у женщины была история чрезвычайно жестокого насилия в детстве и кочевания по опекунам, многие из которых от нее отказывались: