Травма и исцеление. Последствия насилия – от абьюза до политического террора

Даже просто добиться того, чтобы человек начал стабильно проявлять заботу по отношению к себе, бывает поначалу очень непросто. Пациентка, развившая фантазию о спасении, может возмущаться тем фактом, что ей приходится выполнять эту работу самой, и хотеть, чтобы ее делал терапевт. Выжившая, исполненная ненависти к себе, может не считать себя достойной хорошего лечения. В обоих случаях у терапевта возникает ощущение, что безопасность человека, которому он оказывает психологическую помощь, нужна ему больше, чем самой пациентке. Психиатр Джон Гундерсон, например, описывает первую фазу лечения людей с пограничным расстройством личности как сфокусированную на «проблемах безопасности пациента и вопросе о том, кто должен быть за нее ответствен»[520]. Следует быть готовым к тому, что окрашенное отношениями борьбы обсуждение подобных вопросов может затянуться надолго.

В случае единичной травмы создание безопасности начинается с контроля над телом, после чего переходит вовне, к самозащите и организации безопасного окружения. Даже задача первого порядка – контроль над телом – может осложниться настолько, насколько выжившая в результате насилия начала верить в то, что ее тело принадлежит другим. В случае Мэрилин, 27-летней женщины, подвергавшейся сексуальному насилию со стороны отца, создание безопасности требовало вначале сосредоточиться на заботе пациентки о своем теле:

«Мэрилин прибегла к психотерапии как к последней возможности справиться с острой хронической болью в спине. Она думала, что эта боль может быть связана со стрессом, и была готова дать психотерапии шанс. Однако если бы быстрого облегчения получить не удалось, она планировала согласиться на серьезную операцию на спине, сопряженную с существенным риском инвалидности. Две предыдущие операции результата не дали. Ее отец, врач-терапевт, прописал ей болеутоляющее и участвовал в планировании ухода за ней; хирург был коллегой и близким другом отца.

На первых этапах терапия сфокусировалась на задаче возвращения Мэрилин чувства контроля над своим телом. Терапевт настоятельно рекомендовала ей отложить окончательное решение об операции до тех пор, пока она полностью не исследует все доступные ей варианты. Она также рекомендовала Мэрилин ежедневно вести дневник своих занятий, эмоциональных состояний и физической боли. Вскоре стало ясно, что боль в спине тесно связана с эмоциональными состояниями женщины. Более того, Мэрилин обнаружила, что часто бралась за занятия, усугублявшие боль, когда чувствовала себя брошенной или разгневанной.

За шесть месяцев Мэрилин изучила поведенческие техники управления болью и постепенно сформировала доверительные отношения в психотерапии. К концу года ее физические жалобы сократились, она перестала принимать лекарства, прописанные отцом, и возможность операции больше не рассматривалась. Однако она заметила, что боль в спине возвращалась, когда ее терапевт была в отпуске, и во время визитов Мэрилин в родительский дом».