Травма и исцеление. Последствия насилия – от абьюза до политического террора

В вопросе заявления о преступлении, как и во всех остальных вопросах, выбор должен оставаться за выжившей. В идеале решение обратиться в полицию открывает путь к социальной компенсации. Однако в реальности оно сталкивает пострадавшую с правовой системой, которая может отнестись к ней безразлично или враждебно. Даже при самом благоприятном сценарии выжившей сложно рассчитывать на то, что судебная система будет подстраивать свой режим работы под процесс ее восстановления. Ее усилия, направленные на возвращение чувства безопасности, вероятнее всего, будут подорваны вторжением юридических процедур; суд, назначенный как раз тогда, когда ее жизнь только начинает стабилизироваться, вероятно, оживит интрузивные травматические симптомы. Поэтому решение искать справедливости в правовой системе не может приниматься впопыхах. Оно должно быть взвешенным. Пережившие травмирующий опыт должны полностью представлять себе как выгоды, так и риски такого решения, иначе они просто будут травмированы повторно.

У переживших единичную острую травму базовое чувство безопасности, как правило, можно восстановить за несколько недель при наличии адекватной социальной поддержки. К концу третьего месяца обычно можно рассчитывать на стабилизацию симптомов[515]. Краткосрочная терапия, направленная на восстановление авторской позиции в своей жизни и ощущения власти над ней, может ускорить облегчение симптомов[516]. Однако процесс создания безопасности может затормозиться или полностью прекратиться, если выжившая сталкивается с враждебной или безразличной, не обеспечивающей защиту средой. Процесс может нарушаться и вмешательствами, неподконтрольными выжившей, например юридическими процедурами. Тем не менее можно рассчитывать, что терапевтическая задача первой стадии восстановления может быть решена в рамках общей схемы кризисного вмешательства или краткосрочной психотерапии[517].

Стандартный подход к лечению острой травмы у ветеранов войн или людей, переживших изнасилование, почти полностью сосредоточивается на кризисном вмешательстве. Военная модель кратковременного лечения и быстрого возвращения к нормальному функционированию доминирует в терапевтической литературе. Одна из типичных армейских программ рассчитана на то, чтобы вернуть в строй солдата, демонстрирующего стрессовые реакции на боевые действия, не позднее чем через 72 часа[518]. В этих случаях часто исходят из предпосылки, что лечение завершено, когда ослабевают наиболее очевидные острые симптомы пациента. Однако кризисное вмешательство сопровождает психотерапевтическую работу только на первой стадии восстановления. Задачи последующих стадий требуют больше времени. Хотя выживший может демонстрировать впечатляющее и быстрое возвращение к видимости нормального функционирования, стабилизацию симптомов не следует принимать за полное выздоровление, поскольку процесс интеграции травмы не завершен[519].

У переживших длительную повторяющуюся травму первоначальная стадия выздоровления может затягиваться и затрудняться пропорционально тому, насколько опасен травмированный человек стал для самого себя. В числе потенциальных источников опасности – причинение вреда самому себе, пренебрежение самозащитой и патологическая зависимость от преступника. Чтобы начать заботиться о себе, выжившим необходимо полностью восстановить функции эго, которые были наиболее сильно повреждены в период неволи. Им важно заново научиться брать на себя инициативу, строить планы и выносить независимые суждения. Кризисного вмешательства или кратковременной терапии редко оказывается достаточно для восстановления безопасности; обычно требуется более длительный курс психотерапии.

Для людей, перенесших длительное хроническое насилие в детстве, создание безопасности может стать чрезвычайно сложной, небыстрой и трудоемкой задачей. Способность к заботе о себе у таких пациентов почти всегда сильно пострадала. Саморазрушительное поведение может принимать многочисленные формы, включая хроническую суицидальность, самоповреждение, расстройства пищевого поведения, злоупотребление психоактивными веществами, импульсивное совершение рискованных поступков и неоднократное вовлечение в эксплуататорские или опасные отношения. Многие акты саморазрушительного поведения можно истолковать как символическое или буквальное воспроизведение изначального насилия. Они служат функции регулирования невыносимых чувств в отсутствие более адаптивных самоуспокоительных стратегий. Способности к заботе о себе и самоутешению, которые не могли развиться в среде детства, отягощенного насилием, должны быть кропотливо сконструированы в последующей жизни.