– Так и ты раньше не делала таких вопиющих глупостей. Как тебе вообще в голову пришло бросить Андрея ради этого твоего Дядюшки Ау? Он же самовлюбленный павлин, у него даже хвост уже не складывается, так и торчит разложенным веером, и тебя хлещет постоянно перьями по лицу, но ты этого упорно не замечаешь, тебе даже нравятся следы от этих ударов на твоем лице. Ты знаешь, что у вас нет будущего, сама ведь говорила еще раньше: ему не нужна в будущем ни ты, ни, тем более, дети от тебя. Ты понимаешь это, тебе обидно, но ты упорно продолжаешь цепляться за эти отношения, в которых ты только отдаешь и ничего не получаешь. Да, не смотри на меня, ничего ты от своего Кольцова не получаешь, даже эмоций положительных. А постель… Лена, нам с тобой уже не по восемнадцать, чтобы ценить в мужчине только это. Получается, что ты отдаешь Кольцову все, а он даже пальцем не шевелит. Тебе нравится быть несчастной, Лена.
– А я несчастна?
Юлька в упор уставилась на нее:
– Ладно, ты врешь мне, это можно понять. Но себе-то зачем? Ведь ты не хуже меня все понимаешь. Ты несчастна, это совершенно очевидно, иначе ты не копалась бы в своих отношениях, не рассматривала бы их в лупу, а просто наслаждалась моментом и жила. А ты не живешь, Лена, ты истекаешь кровью. И это будет продолжаться до тех пор, пока он тебя не бросит. И тогда ты просто умрешь. Именно поэтому я говорю: сделай над собой усилие, сохрани остатки гордости и достоинства, уйди от него сама.
– Ты не понимаешь, – прошептала Лена, опуская голову. – Я знаю и вижу все, о чем ты говоришь, и ты совершенно права, Юлька… но… мне без него хуже, чем с ним.
– Ты даже сравнение выбираешь убийственно депрессивное: не «плохо без него», а «хуже, чем с ним» – неужели сама не слышишь?
– Слышу… но пусть лучше так, зато он у меня есть.
– Это временно, – жестко отрезала Юлька. – И в этот раз ты уже не поднимешься. Он тебя сломал еще в прошлый раз, а сейчас, когда он уйдет, то добьет тебя окончательно. Ленка, ты мой единственный родной человек, я не могу спокойно смотреть на то, как это ничтожество топчет тебя.
– Никто меня не топчет…
Юлька махнула рукой, встала и снова ушла в кухню, а Лена все-таки расплакалась, как ни старалась избежать слез.
Утром Лена проснулась раньше подруги, тихонько выбралась из постели и вышла в кухню. В раковине с вечера осталась посуда, которую они решили не мыть, на столе – два куска пиццы в коробке и морс в кувшине, успевший закиснуть. Понюхав жидкость, Лена поморщилась и вылила все в раковину, закрыла дверь, чтобы шум воды не разбудил Юльку, и принялась за посуду.
«Она вчера была жестока, но совершенно права, – думала Лена, с ожесточением возя пенной губкой по тарелке. – Я унижаюсь, позволяю пренебрегать собой и трачу время. Нужно внести ясность – или уйти. Юлька действительно права: если он снова меня бросит, я уже не сумею справиться».
От раздумий ее оторвала Воронкова, растрепанная и сонная. Она вошла в кухню, держа в руке Ленин мобильный:
– Передай Паровозникову, что я его ненавижу. Будить меня в такую рань позволено только режиссеру, – сообщила она, протягивая Лене телефон.
– Да, слушаю. – Она зажала плечом трубку.
– Ленка, привет. У меня новости.
– Надеюсь, хорошие, потому как тебя здесь Воронкова клянет последними словами: ты ее разбудил.
– Скажи, что я приношу свои извинения. Но дело срочное. Вернулись Жильцовы.
– Погоди. Как вернулись?
– Обыкновенно, самолетом. Ребята из наружки позвонили – в их квартире ночью свет зажегся, а с утра девчонка с этюдником куда-то побежала. Я распорядился разделиться и в случае выхода супругов из дома сопровождать обоих.
– Молодец. Я ночью прилечу, сможешь встретить?
– Да, встречу без проблем.
– Тогда до ночи.
– Звучит вполне двусмысленно, – заметила Юлька, засыпавшая кофейные зерна в ручную кофемолку, когда Лена положила телефон.
– Перестань. Андрей принял правила игры, не напоминает – но мы впервые работаем вместе после того, как расстались.
– Похоже, тебе это непросто.
– А ты как думаешь? Конечно. – Лена выключила воду и потянулась за полотенцем. – Он старается держать себя в руках, но я-то чувствую, что ему неприятно видеть меня, говорить со мной и получать от меня распоряжения. Зря я вообще тогда с ним сошлась, нельзя романов на работе заводить, ведь понимала же…
– Лена, можно подумать, что никто и никогда не заводил романов и не создавал семей в рабочих коллективах. Но все справляются. Дело же не в этом, правда? А в том, что… – начала было Юлька, но, заметив, как потемнело лицо подруги, махнула рукой: – Впрочем, какая теперь разница…
Она сварила кофе, вынула тонкие фарфоровые чашки с блюдцами и объяснила удивленно наблюдавшей за этим Лене:
– А как ты думала-то? В таких интерьерах кофе из простой кружки в горло не лезет по определению.
Лена улыбнулась:
– Совсем ты зазвездилась, Юлька. В хорошем смысле, конечно. У тебя даже манеры изменились, и говоришь ты иначе, и даже кофе вон пьешь по-другому.