Требуется влюбленное сердце

– Ты, смотрю, весьма преуспела в домашнем хозяйстве, – заметила Юлька, выуживая из-под пластиковой крышки кусок пирога. – Мне вот никогда терпения не хватает.

– Тебе времени не хватает, а не терпения. – Лена тоже взяла кусок. – А у меня на больничном его появилось предостаточно, вот и практикуюсь. Одна беда – толстею.

– Ничего, на работу выйдешь – мигом сбросишь.

– Скажи, Юлька, – вдруг спросила Лена – а ты никогда не задумывалась о том, что я, например, могу тебе завидовать?

Воронкова захлопала ресницами:

– С ума сошла? Чему завидовать-то?

– Как? У тебя карьера, поклонники, ты вот-вот звездой настоящей станешь, а я кто? Следователь.

Юлька удивленно смотрела на нее, так и застыв с чашкой в руке:

– Лена, ты это сейчас всерьез?

– Вполне. Ведь может же такое быть: мы дружим с тобой сто лет, а я все эти годы тебе завидую так, что из глаз искры сыплются.

– Теоретически такое, конечно, возможно, – поняв наконец, что к чему, и немного успокоившись, сказала Юлька. – Но не в случае с тобой. Ты устроена иначе, и ценности у тебя другие совершенно, а потому ревновать к моей какой-то там потенциально возможной славе, гонорарам и поклонникам ты по определению не можешь.

– Согласна, пример не совсем корректный. – Лена вернула больную ногу на табуретку и поморщилась: – Никогда не думала, что после снятия гипса будет еще хуже, чем в нем. Тогда хоть просто кожа чесалась, а теперь вон кожа вся слезла, да еще и ноет постоянно. Но не суть. Вернемся к зависти. Ты считаешь, что вообще такое возможно у людей, которые дружат много лет?

– Конечно. Мало ли, как сложилась у каждой жизнь: кто-то более удачлив, кто-то – менее. Можно внешне этого не показывать, но червячок-то все равно точит: у нее лучше, у нее богаче…

– А если у обеих все примерно одинаково? Ну, разве что у одной семья, а у другой только любовник? – не отставала Лена, которой важно было найти подтверждение своей версии.

– Ты можешь прямо сказать, в чем дело? – начала терять терпение Юлька. – Вечно загадки какие-то.

– Хочу понять, могла ли одна женщина настолько завидовать своей подруге, чтобы довольно странным и жестоким способом отправить ее мужа за решетку.

Юлька отставила чашку, подперла щеку кулаком и поморщилась:

– Никак не могу от этой привычки избавиться, заметила? Ты ужасные какие-то вещи говоришь, Ленка. Можно завидовать, можно ненавидеть, можно даже как-то отомстить, но постороннего человека – в тюрьму для этого?

– Причем за убийство.

– О господи, нет, я в такое верить отказываюсь. Все могу представить, но такое… Это похоже на сумасшествие.

– И это был бы лучший выход, как мне кажется. – Она вздохнула. – Ненавижу ситуации, в которых не могу логически объяснить все поступки. Сейчас как раз такая ситуация. Я чувствую, что права, а фактов нет. Вот если бы кто-то оказался невменяемым – то сразу отпало бы множество вопросов, хотя с освидетельствованием и прочими формальностями, конечно, пришлось бы повозиться… К счастью, я уже не занимаюсь этим делом.

– Тогда с какой вдруг радости мы сидим и с утра обсуждаем всякую жуть? Я год дома не была! – возмутилась Юлька, направляясь к раковине и включая воду. – Сейчас посуду вымою и будем собираться. Ты как – в состоянии осилить поездку на такси?

– Вполне.

Лена не задала вопроса о конечной точке поездки – отлично знала, что подруга собирается на кладбище, а ехать туда одна боится. У Воронковой были сложные отношения с этим местом – с одной стороны, ее всегда безудержно тянуло туда, но с другой… Юлька отчаянно трусила, пробираясь между рядами могил, ей постоянно мерещилось, что на нее кто-то смотрит, и если, не дай бог, ей случалось зацепиться краем одежды за сухую траву или ветку, орала она как резаная. Лена этого не понимала – по долгу службы покойников она видела много, и не всегда осматриваемые трупы были в надлежащем виде и состоянии, так что вид могильных холмиков ее вообще никак не волновал, потому на кладбище в качестве моральной поддержки она ездила с Юлькой спокойно и без эмоций.

– Он здесь как живой. – Юлька присела на мраморную скамью в просторной оградке и комкала в руках тряпку, которой стирала пыль с темно-серой надгробной плиты.