Требуются доказательства. Бренна земная плоть

И все же ему удалось проредить джунгли. Подобно зверю, что кружит и кружит в высокой траве, чтобы найти место для лежбища, Найджел свернулся клубком и заснул на делянке, которую сам и возделал. Проснулся он поздно, часы на стене показывали половину двенадцатого. Найджел накинул халат, спустился вниз и проглотил пару холодных сосисок. На место Артура Беллами леди Марлинуорт прислала одну из своих служанок, так что хозяйство вновь содержалось в относительном порядке. В какой-то момент в столовую заглянул Бликли, чтобы сказать, что Артур по-прежнему не пришел в сознание, но за жизнь цепляется, а Альберт Бленкинсоп клянется, что первый из двух мужчин, которых он видел входящими в садовый домик, это Нотт-Сломан. Бликли предложил не предпринимать никаких дальнейших шагов до прибытия детектива-инспектора Блаунта из Скотленд-Ярда, которого ожидают в течение ближайшего часа. Найджел поднялся к себе и записал все те соображения, что пришли ему на ум вчера перед сном. Звучали они по-прежнему с удручающей убедительностью. Ему было не по себе. Джорджия. Ее прекрасная осанка и по-обезьяньи хитрая улыбка; ее попугай и ее ищейка; ее эксцентрические манеры, которые выглядят так же естественно, как котелок на голове и свернутая газета в кармане пиджака бизнесмена. Как это Филипп сказал о ней? – «призрак обезьянки шарманщика». Невозможно поверить, будто убийца мог сыграть этакую потерянность, этакое страдание. Но могла бы Джорджия так себя повести, коли действительно ненавидела бы О’Брайана? «Что ж, пусть, – зазвучал безжалостный внутренний голос, – пусть она любила его: допустим, она стала перед выбором: его жизнь – жизнь умирающего – или падение брата? Что тогда – способна она на такой поступок? И не тем ли объясняется этот мертвенный взгляд – взгляд человека, протягивающего руки к противоположному берегу, но так и не могущего переплыть Лету?»

Найджел нетерпеливо встряхнулся. Что-то заносит его. Явно не хватает компании. Гостей дома он застал собравшимися в угрюмом молчании в холле. При появлении Найджела все повернулись в его сторону с выражением надежды – вопреки безнадежности – в глазах. Они походили сейчас на людей, выкинутых кораблекрушением на остров, затерянный в стороне от торговых маршрутов, а он – на посланца, вернувшегося с наблюдательного пункта на вершине горы.

Напряженное молчание нарушил Кавендиш:

– Ну что, есть какие-нибудь новости?

Найджел покачал головой. Выглядел Кавендиш неважно: темные круги под глазами, в глазах – выражение тяжелой растерянности, лишь усилившейся со вчерашнего дня: школьник, потерявший учебники, не сделавший домашнего задания и вызванный перед обедом к директору…

– Приходится из газет новости узнавать, – пробурчал Нотт-Сломан. Он сидел подле камина и громко щелкал орехи. – Полиции известно не больше, чем вам или мне.

– Бред какой-то, – пожаловался Кавендиш. – Завтра мне надо быть в городе, но ведь нам велели оставаться здесь до конца дознания, и одному богу известно, сколько еще нас здесь продержат.

– Да не волнуйся ты так, Эдвард. Несколькими днями раньше, несколькими днями позже – какая разница? – Голос Джорджии звучал нежно, по-матерински, и в то же время уверенно и деловито.

– Безобразие! – взорвался Нотт-Сломан. – Никто не любил и не уважал О’Брайана больше моего, и в то же самое время…

– …Вам хочется вернуться в свой уютный ресторанчик, – кисло перебил его Филипп Старлинг, не отрываясь от чтения передовой в «Таймс». Нотт-Сломан метнул в его сторону уничижительный взгляд, но он уперся в глухую стену газетной полосы. Лючия, возлежавшая на софе в позе одалиски, протянула:

– Да, веселого во всей этой истории мало, что уж говорить. А в полиции сидят такие остолопы, что не найдут убийцу до тех пор, пока нас всех не прикончат в своих постелях. Это у них называется процессом исключения.

– Всех, кроме одного, Люси, – мягко поправил ее Старлинг.

– Я нахожу это замечание сугубо бестактным и неуместным, – взорвался Нотт-Сломан. – По сути дела, вы обвиняете одного из нас в убийстве. Понимаю, самому-то вам удалось втереться в доверие к полиции, и вы чувствуете себя в безопасности. Но, между прочим, у меня есть чем поделиться с этими парнями, и отношение к вам может измениться.

Филипп Старлинг лениво отложил газету и смерил Нотт-Сломана самым высокомерным и сердитым взглядом, на какой был только способен.

– Вот в чем беда со всеми вами, бывшими вояками. Недовольные практической утратой нашей Империи – а потеряли мы ее исключительно из-за вашей же некомпетентности, – вы оседаете в Чэтлхэме или каком-нибудь дурнопахнущем ночном клубе и избываете жизнь в злобных сплетнях. Сплетничаете, сплетничаете, сплетничаете, словно старые тетки. Тьфу!

Нотт-Сломан в ярости вскочил с места.

– Ах вы, наглец этакий! Ничтожество! Что это за разговоры такие?! Это… это оскорбление армии. Вы… вы… – он запнулся в поисках последней, неотразимой инвективы, – вонючка высоколобая!