Юристы бились до вечера, но компромисс устроил всех: RCA получает вожделенный патент и благородно поддерживает молодое дарование (на чем еще и списывает часть налогов), а я получаю дорогостоящее оборудование и славу первооткрывателя.
Win-win.
Ну и пару тысяч баксов с новости, что RCA и вундеркинд Грандер достигли мирового соглашения. И дикий головняк, поскольку про нашу лабораторию теперь знали все коммивояжеры Восточного побережья.
Я, конечно, сам виноват — мало того, что впустил первого, так еще и купил у него пылесос «Эврика». Нормальный такой электрический пылесос, со щеткой на колесиках, вентилятором и длинным мешком вдоль ручки — ну сколько можно по всему дому с метелкой и совочком шоркаться? Что лопухнулся, я понял уже через пару дней — коммивояжеры полезли изо всех щелей, как тараканы. Вот ей-богу, будто по сигналу «Все сюда!» встроенной в каждого системы оповещения.
Чего только нам не насовывали!
Крайне нужный изолирующий шлем с подачей кислорода и весом, как у чугунного моста. Правда, он навел меня на одну мысль — надо заказать защитные очки из закаленного стекла.
Громадный холодильник с гордым названием Frigidarium, в котором, по мнению коммивояжера, мы должны хранить наши вакуумные лампы.
Грузовик готовых обедов в стиле «только добавь воды». Ну, мы же занятые ребята, вот чтобы не возиться на кухне. Пищевая промышленность высот «доширака» еще не достигла и предлагаемые наборы отличались не слишком приятным вкусом, как ни пытался доказать обратное продавец, глотавший демонстрационное хрючево с восторгом в глазах и белозубой улыбкой. Надеюсь, ему приплачивали за каждый съеденный обед.
Терпение лопнуло, когда нам попытались всучить «лучи смерти Мэтью Гринделла» для остановки двигателей автомобилей и самолетов. За каким хреном они нужны исследовательской лаборатории, торговый агент объяснить затруднился. Ну, типа мы научные физики, а тут такая полезная научная приблуда.
Весь поток до одури напоминал тот, который я застал до ухода в армию — «Я представитель канадской торговой фирмы, и если вы купите у меня какую–нибудь фигню, то вы автоматически становитесь представителем канадской торговой фирмы, чтобы эту фигню продать!» Красавцы, практически ничего в методике за семьдесят лет не поменяли, кроме названий.
В конце концов мы повесили на дверь табличку «Мы не покупаем», а незнакомых визитеров долго мучали вопросами, прежде чем впустить в дом.
Чем ближе Рождество, тем больше студенты, особенно первокурсники, впервые оторванные от дома, ждали писем. Дважды в день, на ланч и после ужина, около небольшого здания почты на Массачусетс-авеню, выстраивались очереди. Неопытные бедолаги мерзли, подняв воротники пиджаков — они-то считали, что быстренько добегут, заберут письмо и вернутся обратно. Внутри толчея продолжалась у окошка, у абонентских ящиков и усугублялась тем, что почтовое отделение находилось в аккурат между МИТ и Гарвардом.
Очередь четко иллюстрировала разницу в подходах: «инженеры» полагали, что между ними и Гарвардом из поколения в поколение передается эпическое соперничество, а гарвардцы изо всех сил делали вид, что никакого МИТ не существует.
Получив письма, кто сразу бежал к себе, кто вскрывал на ходу, и брел, уткнувшись и ничего не замечая вокруг, кто прислонялся к дереву или фонарю и читал, шевеля губами, слово за словом. По лицам сразу ясно — от кого и о чем письма, и вообще получены ли они.
Паренек, каждый день ждавший весточки от подружки из маленького городка на Среднем Западе, печально возвращался с пустыми руками. Добродушный увалень, домашний мальчик, перечитывал письмо от родителей и предвкушал скорые каникулы и рождественский обед. Два или три гарвардских ловеласа обмахивались веерами надушенных посланий, распространяя вокруг парфюмерные ароматы, и снисходительно оглядывали менее удачливых соперников.
А мы паковали чемоданы — домой!
Пять часов ночным поездом до Pennsylvania Station в Нью-Йорке, день на инспекцию фирмы и брокерских дел, и вечером на станции в Трентоне нас встретил Фернан на «шевроле». Неделю мы отсыпались и отъедались, Панчо пропадал на конюшне, Ося в гараже, я приводил в порядок записи. Ну и все втроем — в тире, где настрелялись до одури. И обратно, тем же путем. Поезда тут ходят часто, есть экспрессы с минимумом остановок, есть тягучие, встающие в каждом городке, выбирай любой.
Новый семестр принес курс по философии и двоякие чувства от него. С одной стороны, профессор Палфри — великолепный преподаватель, энергичный, умеющий зажечь студентов. С другой — вся его концепция состояла слепленных в кучу идей, надерганных из разных учений, от Аристотеля до Шопенгауэра.