Трехгрошовый роман

Он занимал маленький одноквартирный домик в южном предместье. Домик с крошечным садиком был расположен в одном ряду с точно такими же домиками. Он совсем недавно въехал в него; дом еще почти не был обставлен. В одной из пустых комнат была кое-какая мебель, в том числе – новый диван, на котором он спал; в кухне стояли газовая плита и большой ледник. Дом был, впрочем, не новый. Мэкхиту его передал один из его обанкротившихся деловых друзей.

Стоя на низкой каменной приступке он достал из кармана довольно объемистую связку ключей, из которых перепробовал несколько, прежде чем нашел подходящий, и, посвистывая, вступил в совершенно пустую переднюю, где не было даже крючка для шляпы.

В расположенной во втором этаже спальне, где, впрочем, царил образцовый порядок, он снял ботинки, лег на диван и лежал не шевелясь, покуда не стемнело.

Около десяти часов с улицы позвонили. Он спустился вниз и открыл дверь толстяку; тут же, в передней, он взял у него то, что тот принес, и, не сказав ни слова, выпроводил его. Толстяк ушел ворча. Очевидно, он был тут не впервые.

Мэкхит, который, кстати, проживал здесь под именем Милберна, развернул оберточную бумагу, разложил пачку писем и документов на умывальнике и около получаса изучал их при свете керосиновой лампы, после чего, достав из шкафа несколько одеял, устроил себе постель и вскоре заснул.

На следующее утро он имел в полицейском управлении собеседование со старшим инспектором.

Оба господина, склонившись над письменным столом, изучали содержание пакета в оберточной бумаге, а в особенности линованную школьную тетрадку в красной обложке – дневник господина Кокса.

Дневник содержал данные, касавшиеся только частной жизни маклера. Инспектор приступил к его изучению не раньше, чем Мэкхит поклялся ему, что в тетради нет никаких деловых записей. В противном случае господин Браун не счел бы себя вправе даже заглянуть в дневник.

Записи в тетради носили по преимуществу морализирующий характер. Было в них немало указаний на определенного рода посещения и тому подобные факты, но большую часть занимали рассуждения по поводу нравственности, откровенные самобичевания, свидетельства неустанной борьбы с чрезмерной чувственностью. В основном эти рассуждения превосходили духовный уровень обоих читателей, для которых они, впрочем, и не были предназначены. Попадались и имена. Они были обозначены инициалами.

Чуть ли не через каждые две-три записи (ни один день не был пропущен, дневник велся необыкновенно аккуратно, без единой кляксы и помарки) попадались цифры, выписанные красными чернилами и аккуратно подчеркнутые при помощи линейки: «2 раза» или «4 раза»; «4 раза» встречалось, впрочем, довольно редко, а цифры больше чем «5 раз» вообще не было. Иногда попадался «1 раз», но он был не подчеркнут, а обведен кружком.

Встречались еще два несхожих между собой значка. Смысл их был расшифрован на внутренней стороне обложки: стул и прием слабительного. Эти значки были тоже как бы нарисованы. Почерк у господина Кокса был залихватский, не лишенный некоторого размаха.

В остальном содержимое пакета состояло из весьма сомнительных фотографий. Они носили на себе следы частого употребления.

После короткого безмолвного просмотра Браун нажал кнопку и вручил вошедшему чиновнику листок, на котором он набросал несколько слов. Вернувшись, чиновник положил на стол еще один пакет. Он содержал акты и справки лондонской полиции.

Браун вынул из пакета какую-то казенную бумагу и сравнил ее с одной из записей в дневнике Кокса. Задержав толстый указательный палец на соответствующем месте, он сказал свойственным ему медлительным авторитетным тоном:

– Дорогой Мэк, зацепить этого парня мы не можем. Что за дела он делает, нам неизвестно. Мы, как правило, не суем носа в деловые комбинации порядочных людей. Куда бы это нас привело? Этот человек исправно платит налоги. Кроме того, мы в делах ничего не понимаем. Частной жизнью джентльменов мы тоже не интересуемся, а взломами он не занимается. Единственное, что тут можно использовать, – протокол двухлетней давности: этот господин был во время ночной облавы накрыт в гостинице для свиданий с супругой одного из статс-секретарей морского ведомства. Но это ты уж лучше поручи какому-нибудь газетчику. Я могу указать тебе нескольких ребят, которые могут этим заняться.

Он вновь нажал кнопку, и ему принесли еще одну довольно толстую папку с надписью: «Вымогательства».

С обычной своей тщательностью он просмотрел ее и сказал решительно:

– Обратись к Гону. Он самый подходящий.

Мэкхит взял у него протокол, приложил его к своему материалу, похлопал друга по плечу и небрежно сказал:

– Если мне в ближайшем будущем доведется жениться – официально, понимаешь? – ты придешь на мою свадьбу? Мне это очень важно из-за представителей банка. Они что-то не поддаются.

– Если это будет удобно, – неохотно сказал Браун, – только слишком часто все-таки нельзя.