Тренинги свободы

Когда я впервые углубился в эту тему, у нее еще не было таких громких, эффектных названий вроде: Холокост, эпоха апокалипсиса, шоа. Тогда говорили о злодеяниях немцев, фашистских преступлениях, бесчеловечной практике нацизма. И о мученичестве религиозных евреев. Названия эти, все как один, без различий, связывались с понятием «немецкий народ». Хотя у меня на родине, например, поражение евреев в правах лежит на совести венгерского Парламента, решения о депортации принимали венгерское правительство и венгерская жандармерия, а погромы и массовая резня в провинции были делом рук венгерских нилашистов. И тем не менее общественное сознание возлагает ответственность за горы трупов в Венгрии — 564 507 ограбленных и убитых — на немцев. Не на конкретных немцев: нацистов, военных преступников, — а поголовно на всех, кто считается немцем. То есть и на Ницше, и на Вагнера. Так что после Второй мировой войны ненависть к немцам стала в Европе легальной формой расизма.

Впервые с этим явлением я столкнулся в начале 60-х годов. Мне проще рассказать о том, с чего все началось, чем объяснить свою — со временем поглотившую меня с головой — тягу к собиранию фактов и мнений по этому вопросу.

В будапештском кафе «Эмке» в определенные дни — точнее, вечера — были танцы. Название у них было: пятичасовой чай, хотя начинались они в 6 часов. В гулком зале играл легкомысленный оркестрик. Заканчивались танцы в 10. В один из таких вечеров в зале вдруг поднялись шум, топот, сутолока. У входа немедленно появились полицейские; однако наводить порядок они не торопились, потому что гардеробщица сквозь зубы сообщила им: «Немцы». Два человека сумели убежать из зала, третьего, основательно избитого, вышвырнули на улицу. Мне было очень стыдно, несколько дней я только и повторял про себя: какой позор, какой позор! Будто это я был повинен в том, что произошло. Что в переводе на язык наших дней означает: видите, логика расизма не зависит от его объекта. Каким образом я могу защитить кого-либо от насилия, если сам разделяю ту ненависть, которую питают к нему окружающие? Не только в странах, где воцарилась коммунистическая диктатура, но даже и в послевоенной демократической Европе никто не заметил, что, как это ни парадоксально, именно расовая теория нацистов послужила основой для легитимации нагнетаемой исподволь германофобии.

После войны потому еще невозможно было вернуться к «дорасистскому» состоянию, что в европейской истории такого золотого века просто не существовало. Зато очень легко можно было нейтрализовать ответственность, лежащую на венгре Хорти, французе Петене или словаке Тисо, ответственностью Эйхмана. Хотя на самом деле речь шла не о Хорти, Петене и Тисо, а об огромной массе их приверженцев — националистов и шовинистов: посредством германофобии можно было снять с них груз гражданской ответственности. Той ответственности, которая легла в основу нового порядка послевоенной Европы. Без этой уловки что, например, делал бы со своей личной ответственностью петенист Франсуа Миттеран? И как еще скрыли бы злодеяния, совершенные друг против друга под сенью общей партизанской войны, усташи и четники? И как объяснили бы правительства демократических стран, почему они, несмотря на решения конференции в Эвиане[43], закрыли перед бегущими евреями свои границы?

Те, кто после Второй мировой войны надеялся, что теперь можно будет все начать заново, с чистого листа, — очутились не в новом золотом веке, а в разреженной атмосфере идиотских иллюзий. И не только из-за собственного неосмысленного, не подвергшегося критическому анализу расистского прошлого или из-за холодной войны. Ведь те же демократические государства, которые подписали Всеобщую Декларацию Прав Человека как торжественный акт, означавший конец периода развязанной немцами грабительской войны, конец периода истребления целых народов, в колониях своих десятилетиями еще продолжали грабить и истреблять. Практика расовой ненависти, свойственная военному времени, пережила войну, так и не подвергнувшись сколько-нибудь существенному переосмыслению. Я и сам заметил лишь то, что мне нужно как-то уберечь душу от чумы антирасистского расизма.

В дискуссии, которая вошла в общественное сознание под названием дискуссии Вальзера-Бубиса (документы ее только что опубликовал Франк Ширмахер в издательстве «Зуркамп»), подлинным предметом обсуждения и является не изжитое до сих пор наследие войны.