— Хорошо. — Он делает вид, что перебирает бумаги, давая мне знать, что разговор окончен. — Кроме того, не знаю, зачем тебе встречаться с борцом — у них такие забавные уши.
— Ты шутишь?
— Да. Разве не смешно?
— Не совсем, потому что думаю, что эти забавные уши иногда довольно милые. — Я доставляю ему много хлопот, и он это знает. Встаю со своего места и протягиваю руку, слегка шевеля мочками его ушей. — Посмотрите на милые маленькие ушки моего папулечки.
Он, ворча, шлепает по руке.
— Прекрати, люди смотрят.
Я бросаю ему взгляд, достойный моего подросткового «я».
— Никто не смотрит.
Если не считать борца, бродящего по раздевалке. Зик Дэниелс ловит мой взгляд и хмурится, тут же подставляя мне свою широкую спину, когда переодевается в спортивную рубашку. Вся кожа его спины покрыта черной татуировкой, которая выглядит как восходящий Феникс. Резкие линии с мрачным настроением.
Таинственный, жесткий и злой, каким и кажется этот парень.
— Он всегда такой задумчивый? Или это только для меня?
— Дэниелс? — Папа снова вытягивает шею и смотрит сквозь стекло. Фыркает. — Он всегда такой.
— Почему?
— Подозреваю, что это как-то связано с его воспитанием. Он не ладит со своими родителями.
— А-а-а, понятно.
После этого мы оба молчим, и мне интересно, думает ли он о том же, о чем и я. Что родители формируют человека таким, каким он становится, хотят они того или нет. Я имею в виду, посмотрите на меня — у меня двое совершенно нормальных родителей, которые развелись, и в некотором смысле это как-то повлияло на меня.
Я проехала полстраны, чтобы получить одобрение отца, искупить вину за то, что мать его бросила. Я достаточно посещала занятий по психологии в старших классах, чтобы знать, что такое поведение проистекает из моего прошлого и имеет отношение к динамике моей семьи.
— Не поверишь, — говорит папа, — но он действительно прошел долгий путь. В прошлом году он был таким придурком, что мне чуть не пришлось его отстранить.
Я изучаю Зика через стекло, скольжу взглядом по его телу, глазею.
«Серьезно, Анабелль, перед своим отцом?»
Тьфу.
— Чуть не отстранил? Почему?
— Паршивое отношение. Простите мой французский.
— Он не выглядит так уж ужасно.
Папа хмыкает.
— Внешность бывает обманчива, и подозреваю, что в этом замешана его девушка.
— Ты с ней встречался?
Я смотрю, как Зик сидит на скамейке спиной к нам, зашнуровывая пару черных борцовских ботинок и натягивая майку через голову. Какая жалость — прикрывать идеальную широкую спину.
— Однажды, на благотворительном вечере «Старших братьев». Думаю, что блондинка обвела его вокруг пальца.
Блондинка? Как типично.
Такие парни всегда западают на блондинок.
— Крошечная по сравнению с ним. Заикается.
Что-что?
— Заикается?
— Ну, знаешь, дефект речи.
— Я знаю, что такое заикание, пап. — Мои брови удивленно ползут вверх. — Этот парень встречается с девушкой с дефектом речи?
— Так и есть.
Не могу оторвать от него взгляд, любопытство берет надо мной верх, когда я сомневаюсь в своей первоначальной оценке его.
— Какая она?
— Кто, Вайолет?
— Так ее зовут?
— Да. — Папа снова складывает пальцы домиком. — Она много работает волонтером. Нянчится с детьми. Маленькая и тихая, наверное. Я бы и за миллион лет не соединил их вместе, но, думаю, мы не можем выбирать, в кого влюбляемся.
Не могу решить, это насмешка над Зиком или выбором Вайолет романтического партнера.
— В любом случае, надо отдать парню должное. Он вкалывает на благо команды.
Похоже на то. Зик пришел на полтора часа раньше и уже обматывает запястья. Наклоняет голову из стороны в сторону, головной убор болтается на запястье.
— Хватит о нем. Нам нужно уладить твою жизненную ситуацию.
Я вздыхаю с облегчением, что он готов поговорить об этом.
— Да. Спасибо, пап.
— Если хочешь жить одна, я ничего не имею против, но не хочу видеть тебя в дерьмовом доме.
— Они все дерьмовые, — говорю я, чувствуя необходимость указать на этот прискорбный факт.
— Верно. — Он встает, обходя стол.— Найди несколько вариантов, и посмотрим. А пока сделай одолжение своему старику и постарайся найти соседку по комнате, желательно такую, которая много учится и любит сидеть дома, которая ненавидит вечеринки и мальчиков.
— Ха-ха. — Я тоже встаю, обнимаю его за плечи и сжимаю. Целую его в обветренную щеку. — Я посмотрю, что можно сделать.
— Люблю тебя, Энни. — Когда он ерошит мне волосы, я ему позволяю. Хотя закатываю глаза от детского прозвища.
— Я тоже тебя люблю, папа.
Поднимаюсь по ступенькам до самого верхнего этажа университетской библиотеки, пробираюсь через спокойное пространство, мимо архаичных томов книг, газетных архивов и устаревших, старомодных периодических автоматов — ну, знаете, тех, где искали статьи до того, как у нас появился интернет.
На этом уровне есть несколько учебных комнат, но я выбираю стол. Он находится в углу, спрятан за книжной полкой почти пяти футов высотой.
Никто не сможет увидеть меня, если поднимутся сюда.