— Сказал, что нужна смерть. Всякий фильм, по-настоящему сильный, должен бить зрителя наповал. Самый первый фильм должен быть жестким и убойным. А что страшнее для человека смерти и позора? Этого всякий боится. Если не всякий, то большая часть. Про животных я вообще молчу. Все будет, как в реальной жизни. Единственный постановочный момент — это сцена убийства. Вот здесь мы ему и нужны. Мы должны сыграть самих себя. Ментов. Еще нужен человек на роль трупа. Надо его найти.
— Где мы его найдем?
— Найдем. Что его искать? Какое-нибудь жалкое чмо, до которого никому нет дела. Не бойся. Никто никого убивать не собирается. Все под контролем. Это не какая-то там самодеятельность. Все вполне серьезно. Это такой экспериментальный проект. Международный. Стоит кучу денег на самом деле.
— Ого!
— Ну как тебе такой расклад?
— Нормально.
— Возьмемся?
— Все равно делать нечего, а это какой-никакой шанс.
— Ага, шанс. Звезда нашлась.
— Ну а вдруг?
— Ладно. Давай, забацаем фильмец. Может, что и выйдет.
— Давай.
Журналист и оператор сидят в дешевой забегаловке, пьют кофе из пережженного ячменя.
Журналист, хлебнув из стаканчика:
— Где он работает?
— В туалете.
— Я серьезно.
— В платном туалете, на вокзале, кроме шуток.
— Почему именно он, Коля? Ты посмотри на него: он же урод. Неужели мало симпатичных людей по улицам ходит?
Оператор заглядывает в глазок камеры:
— А что не так?
— Да все не так. Я тебе говорю. Всегда говорил, Коля. Телевидение должно быть красивым. Зачем нам это чучело? Вот объясни мне, как с него лепить? Что с ним делать?
— Ты же сам говорил. Твой король сделает все там, из ничтожества…
— Но ты-то мне зачем нужен, Коля? Ты ведь оператор. У тебя же глаза есть! Ты же должен знать. Думать же должен.
— Что думать? Ты сам сказал: «Иди на вокзал». Забыл? Сам сказал, а теперь заднюю включаешь. Ты сам говорил, там много народу, разные люди, типажи. Вот ты глянь на его лицо. Раз у него рожа такая, это же неспроста.
— Ох, Коля, Коля… ну, не знаю. Дай еще посмотреть. — Журналист берет камеру, заглядывает в глазок.
Ночь. Вокзальный туалет. Темно. Из-за темноты никого не видно. Слышно, что кто-то спит. Слышно, что кто-то проснулся.
Два мужских голоса:
— Кто здесь?
— Никто.
Молчание.
— Ну и вали отсюда, никто.
— Я здесь живу. И работаю.
— Здесь?
Слышно, как кто-то ерзает.
— А где это я?
— В туалете.
— В каком еще туалете?
— В моем. На вокзале.
— В твоем?! Че, твой туалет, в натуре?
— Да.
— А что я тут делаю?
— Ты спал в кабинке.
— Так что, ты меня прогоняешь?
— Хочешь, оставайся. Мне все равно.
— Ладно. Все равно идти некуда.
Кто-то глубоко вздыхает:
— А здесь не воняет.
— Потому что туалет платный.
— Не обязательно. Бывает, платные еще и не так воняют.
— Не знаю. У меня всегда чисто.
— Тут так темно. Специально, что ли, лампочки выкрутил?
— Я люблю темноту.
— Я даже себя не вижу. Закрываю глаза, открываю — одинаково. Как во сне.
Звуки швабры и льющейся воды.
— Когда спишь, кажется, что все хорошо.
— Когда я спал, было плохо.
— Плохо стало, когда ты проснулся.
— Лучше б и не просыпался.
— А ты и не засыпал. Ты пустое место.
— Я пустое место?
— Ты ничтожный кусок говна.
Кто-то засмеялся:
— Знаешь, а мне полегчало…
— Что ни делается — все к лучшему.
— Чушь собачья.
— Почему?
— Если я сдохну, меня никто не вспомнит. Разве это хорошо?
— Не так уж и плохо.
— Может, все-таки зажжешь свет?
— Нет. Я люблю темноту. Если грязно, то кажется, что чисто.
— Правильно. Не зажигай. А то глаза болят.
— У тебя их больше нет.
— Что?
— Глаз. У тебя их больше нет. Вот и болят.
Короткое молчание. Вздох и стон.
— Тебе плохо?
— Да.
— Совсем плохо?
— Да.
— Будет хуже.
Почти шепотом:
— Знаю.
Звуки мокрой тряпки, елозящей по полу.
— Я убью тебя?
Молчание.
— Да.
— Вот и хорошо.
Журналист берет камеру, смотрит в глазок.
— Что он делает?
— Где?
Оператор берет камеру, смотрит в глазок:
— А, это… бомжа убивает.
— Что?!
— Бомжа.
— Это по-настоящему?
— Да.
— Он убил его?!
— Ну ты же видел.
— Господи… и ты это снял?
— Ну да. Больше некому.
— Зачем?!
— Ты сам велел все снимать.
— Зачем он его убил?!
— Сейчас узнаем.
Оператор нажал на кнопку перемотки.
— Смотри.
— Ты что, записал с ним синхрон?
— Ну да. Мне тоже было интересно.
Из камеры послышался приглушенный мужской голос, но неразборчиво.
— Ни фига себе…
— Видел бы ты того беднягу.
— Видел. Господи, ужас какой.
Журналист достает из бумажника деньги, протягивает оператору:
— Здесь двести.
— Угу.
Оператор, улыбаясь, прячет деньги, достает кассету из камеры и отдает журналисту.
— Как его зовут?
— Кого? Убийцу?
— Да.
— Не знаю. Спрошу в следующий раз.
— Ладно. Сами что-нибудь придумаем.
— Ага.
— Ну давай. Будь здоров.
Оператор с камерой на плече:
— Давай. Если что подвернется, звони.
Оператор уходит. Журналист остается один. Его недопитый кофе больше не дымит.
Ночь. Вокзальный туалет. Темно. Голоса двух ментов.