Трепет. Его девочка

Прикусываю губу, чувствуя, как руки, сжимающие рукоять пистолета, начинают дрожать, слезы стекают по щекам и капают на шею, Рустам их собирает губами, осторожно отлепляет мои пальцы от пистолета и кладет оружие на стол. Затем разворачивает меня к себе, целует в губы и приподнимает за бедра, вынужая меня обхватить его талию ногами, а руками обнять за шею.

- Чшш... любимая. Все будет хорошо, малыш. Ты только поверь мне. В тебе нет ничего неправильного. Нет ничего, чего стоило бы стыдиться. И ты ни в чем не виновата, малыш.

Несет меня куда-то, пока я тихо плачу, позволяя небольшой части боли, сидящей во мне, вырваться. Он гладит меня по спине, не спуская с рук, укрывает пиджаком. Временное пространство будто разрывается, помещая меня в черную дыру, в которой гаснет окружающий мир, люди, тир и улица, и даже дорога до дома поглощается темнотой и потоком моих слез. Сейчас я только чувствую. Пропускаю через себя боль и выпускаю ее. Только в комнате, когда Рустам опускает меня на постель, я понимаю, что мы приехали домой.

7 глава

Я прошу его уйти. Оставить меня одну ненадолго, и он уходит. Молча, не говоря ни слова. Просто закрывает за собой дверь комнаты. Мне необходимо побыть в одиночестве, переварить чувства и слова, что он сказал.

"Она не знала..."

А он, получается, знает? Всегда знал...

"Ты ни в чем не виновата..."

Как же... Почему же я тогда испытываю столь всепоглощающее чувство вины и раскаяния?

"Я знаю, почему ты перестала рисовать..."

Слишком много ты знаешь, Рустам...

Смотрю в потолок, лежа на кровати и сложив руки на груди. После слез мне лишь немного стало легче. Больше я не плачу, глаза горят, будто в них песка насыпали, в груди открытая рана, из которой наружу рвется боль. Как она вырвалась, ведь я так долго ее удерживала?

В голове вспышками мелькают воспоминания о том самом дне моего рождения, который я предпочла бы не вспоминать. Почти месяц, как маме поставили диагноз. Я не хотела никуда идти, не хотела ее оставлять, но они с Рустамом после небольшого семейного обеда уговорили меня сходить куда-нибудь развеяться. Я отправилась в кино, договорилась со знакомыми девочками. В их компании мне было невероятно тяжело и скучно, потому что они веселились, а я не могла. Я рано ушла. Рустам и мама не знали, что я вернулась. В доме было темно и тихо, когда я вошла, на цыпочках поднялась наверх и юркунла в свою комнату, где собиралась провести остатки безрадостного дня. Мне не спалось, поэтому, воткнув наушники в уши и включив музыку, я взяла карандаш, лист и вышла в кордиор, уселась у окна, откуда открывается вид на бассейн. Рисовать я уже тогда с трудом могла, ничего не выходило, но все еще не оставляла попыток. После той ночи оставила...

Рустам вышел к бассейну. Сначала я не придала значения его появлению, продолжая просто выводить линии на листке, но потом мужчина стал раздеваться. Я должна была отвернуться, должна была уйти, но... не смогла. Это мой позор. Мой грех. Мой тайна. Я продолжала сидеть на полу, как приклеенная, и смотреть на Рустама.

Он разделся полностью. Стоял сначала спиной к дому. Я скользила взглядом по его спине и ягодицам, думала о том, какой он красивый, сжимала бедра и продолжала чиркать карандашом. Затем он повернулся, чтобы кинуть вещи на шезлонг. И даже тогда я не отвернулась. Сама не заметила, как начала рисовать его тело. Очертания его ног, члена, плоский живот, крепкую, покрытую волосами грудь. Рустам прыгнул в воду, я вздрогнула и сильно сжала пальцами карандаш так, что он сломался, часть отлетела в сторону, а когда я повернулась, чтобы поднять его и одновеременно с этим перевести дух, увидела маму, она сползала по стенке вниз, на пол, держась за грудь. Из-за музыки я не слышала, как она подошла. Меня пронзил ужас. Я вскочила, отбросив лист и смартфон с наушниками в сторону.

Дальше плохо помню происходящее. Помню, что кричала, звала на помощь, держа маму на руках. Помню, как прибежал Рустам. Скорую помню и бессонную ночь в больнице. Я рыдала, закрыв лицо руками, сидя в комнате ожиданий на полу. Я винила себя. Она увидела, что я рисую обнаженного отчима, и ей стало плохо. Она, наверное, подумала, что я больная. Ее дочь больная. Так я считала. Мне тогда вкололи лошадиную дозу успокоительного по настоянию Рустама. Он увез меня домой, хотя я сопротивлялась, но спорить с ним было бесполезно. Сам он остался в доме со мной. Обещал, что будет ежечасно звонить в больницу и узнавать о состоянии мамы. Рустам тогда не захотел оставлять меня одну. Из-за вколотых лекарств я проспала почти весь день, а когда проснулась и вышла из комнаты, рисунок и смартфон с разбитым экраном лежали все на том же месте. Я подняла лист, порвала на части и выбросила. Я не знала, видел ли рисунок Рустам. Но теперь знаю, что видел. Он видел... Боже...