Эта свобода граничит с безрассудством, кличет беду, ожидает ее пресловутыми последствиями за углом, но Адрия глядит на все это сквозь мутную завесу опьянения, сквозь плотный слой злости, который так давно стягивает легкие, что не вдохнуть свободно. К черту.
«К черту», – думает Адрия, потому что, если ее путь – падение, она насладится этим падением назло всему миру. Назло каждому, кто оставил под тем проклятым видео лайк, она улыбнется и под взором черного зрачка камеры поцелует Джима, Майка или кого угодно другого, потому что это будет ее выбор – оказаться той, кем ее нарекли другие. И Адрия не признает, что поверила другим, что они были так убедительны в своей циничности, что ей пришлось поверить.
Ведь на самом деле это не ее выбор, просто некоторые ярлыки так плотно въелись в кожу, что Адрия перестала чувствовать, где заканчивается отполированная чужим вниманием гладь ярлыка и начинается ее кожа. Ведь если от ярлыка не получается избавиться, гораздо проще сделать вид, что так и задумано. И она усиленно делает вид, что так и задумано.
Делает вид даже спустя сорок минут, заваливаясь в кресло, когда сердце пропускает удары и ухает в груди с тревогой, а сознание перестает различать в грохоте инструментов музыку.
Делает вид, даже когда на ватных ногах пробирается к туалету, уворачиваясь от чужих рук, и запирается в кабинке, пытаясь унять дрожь. Злобный цинизм кричит, что так и задумано, так правильно, ведь Адрия едва помнит, сколько всего было выпито. Она лишь смутно помнит, как все выступление ее угощали – виски-кола, «секс на пляже», пиво. И она принимала все, потому что дорожкой из пустых бокалов выложен путь не к забвению, нет, к поганой самодостаточности, в которой нет места сомнениям или отказам.
Потому что крутые девчонки не отказывают.
Крутые девчонки сами берут, что хотят, прежде чем кто-то предложит, потому что у крутых девчонок хватает самообладания, чтобы не струсить перед вызовами судьбы и не сбежать, а самим бросить судьбе вызов.
И Адрию тошнит. Болезненно скорчившись над унитазом, она чувствует, как ее тело отказывается от таких вызовов.
Линия горизонта еще смутно подергивается в такт музыке, когда Джим выскакивает из темноты коридора, обнимая ее за талию. Она болезненно морщится, но мрак скрывает недовольство, а грохот заглушает интонации. Адрия все еще спорит со своим телом, что от вызовов не отказываются так просто.
Джим пользуется ее замешательством и тянет за собой, криво улыбаясь, обнажая два ряда зубов, которые зловеще поблескивают в полумраке. Или Адрии кажется, как кажется, что вот-вот ее снова стошнит.
Зубы клацают над ее ухом, рождая слова:
– Ну что, детка, а теперь продолжение вечеринки.
Она не помнит, что происходит дальше, потому что все вокруг плывет. Плывет лицо Джима в туманной дымке, плывет Майк в обнимку с какой-то девчонкой, плывет еще несколько искаженных в смехе физиономий, которые не кажутся Адри знакомыми.
Когда Джим подталкивает Адри через дверной проем гостиной в чьем-то доме к большому засаленному дивану, она нервно фырчит, продираясь сквозь градусы к реальности. Дом тоже не кажется ей знакомым, но где-то далеко на фоне Майк рассказывает, что это дом его подружки, девчонки, чье лицо маячит рядом с ним. И эта реальность отзывается в Адри еще большей нервозностью, потому что она чувствует, как теряет над ситуацией остатки контроля, и ни один из последующих выборов не является ее выбором.
Адрия валится на диван, когда музыка вновь настигает ее из больших динамиков и разгоняется до угрожающих басов, а лохматый парень в кресле напротив начинает разливать по бокалам виски. Голоса вокруг гудят, взрываются хохотом, пьяными возгласами, сотрясающими сознание. Адри не помнит, как оказалась в этом доме, но помнит, как звучат презрительные нотки в собственном голосе. «Отвали», – произносит она, хоть язык и не слушается, медленно ворочаясь во рту, когда Джим прижимает ее к себе ближе. И даже если он разбирает слова и их смысл, беда в другом – на язык таких, как Джим, эти слова переводятся как флирт. Он обнимает ее за острые плечи и потрясывает в воздухе пакетиком, в котором разноцветные пилюли скачут в такт музыке.
– Я покажу тебе, как надо веселиться, детка, – парень сально улыбается, извлекая на свет голубую пилюлю. Адри нравится голубой. Цвет неба.
Но все, что происходит дальше, ей не нравится.
Пилюля оказывается у нее во рту вместе с языком Джима, и сложно сказать, что из этого хуже. Хуже ли то, что ей приходится запить этот влажный поцелуй виски, или то, что пилюля так быстро проскальзывает внутрь, и ее содержимое стремительно разгоняется по организму Адрии.