Tresor Ее Величества

Сам Андрей Иванович Ушаков умолял государыню помиловать баронессу Лилиенфельд ввиду ее молодости. Но государыня отказалась отпустить Софью. Мою благодетельницу Наталью Федоровну пороли кнутом, а потом вставили в рот распорку, вытащили язык, и… рядом были привязаны Софья и ее муж. Я слышала, что он попросил в виде особой милости принять на себя и удары, предназначенные для его супруги. Спасся и брат Софьи князь Иван Одоевский[123]. Хотя и на него завели дело. Я тоже поначалу была под подозрением, но Андрей Иванович тут встал горой, ибо по крайней младости Наталья Федоровна не допускала меня до серьезных дел. Впрочем, я ведь до сих пор не знаю, были ли там какие-нибудь дела.

– Не нам судить, – при упоминании имени учителя Шешковский проникся невольной симпатией к юной княжне.

– Я знаю, Ушаков надеялся повлиять на государыню через мать Софьи Васильевны княгиню Одоевскую[124], в чьем ведении были все туалеты Елизаветы Петровны, но той удалось отстоять только сына. А Софью с мужем отправили в Томск.

– Простите, но почему вы рассказываете все это теперь? – встрепенулся Шешковский. Вдруг показалось, что коварная княгиня специально усыпила его бдительность и теперь, точно болотная нечисть, заводит сонного в глушь лесную. – Какое это имеет отношение к отравленному Чоглокову?

– Ах, простите, я просто хотела сказать, что когда я потеряла всех, кто мне был дорог, судьба послала мне принцессу Фредерику, и я сразу поняла, что не позволю отобрать еще и ее! Если бы Чоглоков осуществил задуманное, ну, вы, несомненно, осведомлены, о чем я.

– Чоглокова следовало судить и публично казнить, – отрезал Шешковский, – вы подарили ему слишком легкую смерть. А теперь судить будут вас.

– Пусть судят. Но если бы Николай Наумович повредил Екатерине Алексеевне, если бы он повредил ребенку?!

Шешковский почувствовал могильный холод.

– Екатерина Алексеевна потребовала, чтобы ни я, ни Мария Семеновна не смели жаловаться государыне или Петру Федоровичу, ей было стыдно, что в ее же доме на нее было совершено гнусное покушение. Но если не сообщить, он остался бы безнаказанным. Более того, Николай Наумович и его супруга считаются как бы нашими авгурами. Они имеют право приходить и уходить в любое удобное для них время, могут запереть на ключ великого князя или оставить без сладкого великую княгиню. Одно слово Екатерины Алексеевны, и Чоглокова бы казнили, полагаю, Елизавета Петровна отменила бы ради такого случая запрет на смертные казни, но… Екатерина Алексеевна испугалась огласки.

Шешковский подергал за шнурок для вызова слуг и потребовал принести графин воды. Когда лакей выполнил приказ и закрыл за собой дверь, Мария Яковлевна продолжила.

– У меня не оставалось выбора…

– Вы могли нарушить приказ и сообщить о преступлении Чоглокова.

– Тогда бы Екатерина Алексеевна навсегда лишила бы меня своего доверия, а это самое страшное, – Мария Яковлевна выглядела подавленной, – кроме того, как вы знаете, государыня в отъезде, я не была уверена, что ваши люди прослушивают спальню Чоглоковых, медлить же было невозможно.

– Откуда у вас яд? – Шешковский мучительно решал, что теперь ему следует предпринять. С одной стороны, вина княгини Грузинской была доказана, но с другой… Отправляя Марию Яковлевну в крепость, он лишал Фредерику единственной реальной защиты. Человека, который ради безопасности великой княгини легко пошел на преступление и теперь не менее легко взойдет на эшафот.

– Яд некоторое время назад приобрела. – Она поправила выбившуюся из прически прядь. – Собственно, это в больших дозах яд, а в малых… так, дурман наслаждения…

– Для кого же он предназначался? – Шешковский ловил каждое ее слово.

– Я купила пузырек, для того чтобы иметь средство защиты. Я не собиралась нападать первой, только обороняться. – Она потупилась. – У Екатерины Алексеевны много врагов. Но хуже всех те, что рядом. Те, что улыбаются, говорят приятные вещи, а потом за спиной… – Она задумалась на мгновение, по всей видимости, мучительно размышляя, стоит ли говорить Шешковскому всю правду или хватит половины. – Возьмите, к примеру, Сергея Салтыкова.

Степан вздрогнул.

– Супруг рассказывал мне, будто бы, напившись с великим князем, этот, с позволения сказать, дипломат позволяет себе такие речи… О себе, о Екатерине Алексеевне и, главное, о еще не родившемся наследнике. – Она сверкнула на Шешковского очами. – Отчего только Тайная канцелярия до сих пор не усекла поганцу его мерзкий язык?!

– Что же говорил Сергей Салтыков? – Шешковскому показалось, будто сердце готово выскочить у него из груди.