Третье яблоко Ньютона

К утру этот хоровод изнурительной работы подсознания трансформировался сам собой в проснувшемся мозгу интеллектуала в стержень линии его защиты, на который теперь оставалось только нанизывать факты, доказательства и параграфы законодательства. Конечно же все, что Мэтью делал до этого, было неправильно. К черту счета, справки о доходах, к черту все эти купленные и проданные квартиры, садовые участки, долги и ипотеки! Не нужно объяснять каждый цент на ее счетах, это примитивный путь, он займет массу времени, кроме документов, справок и остальной муры, он потребует свидетельских показаний, а кого из Вариных друзей-бизнесменов обрадует такая перспектива? Она только окончательно испортит отношения со всем московским истеблишментом, заплатит за свою свободу тем, что станет социальным изгоем. Какой он к черту эстет и концептуалист, если подошел к этому кейсу как адвокат-приготовишка? Все же можно сделать намного быстрее, элегантнее и наверняка. Конечно же, чтобы это понять, ему надо было понять Варю и необычность ее дела. Варя — это вообще не про деньги, и не из-за подозрения в коррупции она попала в этот переплет. И не зря же ее так измучили эти бесконечные сборы справок, выписок. Она про танец, про полет, про искусство. Она выросла в семье аристократов, ее чувства питались с детства только самой отборной пищей: Кармен, Ивлин Во, Боттичелли, «Девочка с персиками», улыбка сквозь слезы, тепло, идущее от нее и смущающее людей… Ее страсть в отстаивании позиции. Ее наивное бесстрашие принимать жизнь такой, какая она есть, не изводя себя рефлексиями, а отдаваясь чувственной радости от собственной энергии и вере в то, что в ее жизни все обязательно должно быть хорошо. Вот что в ней главное, а не сколько брюликов ей досталось от родителей и сколько дизайнерских сумок и туфель Prada она по дури своей накупила. Не в этом ее суть. Ее суть в том, что она особенная. В том, что она постоянно удивляет. То необыкновенно точными наблюдениями, то острым языком, принимаемым за злобность, то наивностью, принимаемую за продуманную игру.

Люди не любят, когда их удивляют. Они боятся и хотят избавиться от удивляющих, потому что их присутствие смущает. Вот они и искали способ, как избавиться от его Вари. И нашли. Подлый способ. А где подлость, там всегда должны быть нарушения основ права. Если бы Мэтью знал немецкий, он бы воскликнул вслед за Фаустом: «Das also war des Pudels Kern», ибо он, подобно алхимику, внезапно узрел истину, которая до того момента представала перед ним в самых разных и странных обличьях, претерпевая такое множество метаморфоз. Еще одно подтверждение того, что подлинно талантливая интерпретация всегда торжествует над коллекцией фактов, собранных всеядно и неразборчиво, как это делал отец в его, Мэтью, далеком детстве.

— Привет, ты выспалась? Уже привезла материал, который я велел тебе сделать вчера! Ты вообще спишь по ночам?

— Это имеет значение?

— Тогда пойдем в номер. Не будем в баре смотреть документы.

— Давай обсудим, как построим день. Видишь, какое солнце, снег просто искрится, и уже совсем не холодно. Предложение: работаем до четырех без обеда, потом идем на поздний обед — или ранний ужин. Еще будет светло, и ты наконец посмотришь Москву, а то мы все по темноте ездим, и ты ничего толком не видел. А когда стемнеет, можно вернуться и работать допоздна.

— Отличный план. И время экономит.

Когда в начале пятого оба уже не могли бороться с голодом, Варя повезла Мэтью на Патриаршие пруды. Они гуляли вокруг пруда, она рассказывала ему о романе «Мастер и Маргарита». Поскрипывая сапожками по снегу, она объясняла, что именно в этой самой аллее появился сатана, который первым делом обезглавил писателя, носившего почему-то фамилию композитора.

— Я что-то не схватил, при чем тут «композитор».

— Ну его фамилия была Берлиоз, но он же был писатель.

— Это-то я понял…

— А у нас с тобой не Берлиоз, а Шуберт… Но тоже заделался писателем… Мэтт, разве не смешно?

— Right… — Мэтью наконец догнал. — А кто в нашем случае сатана?

— Это твоя задача выяснить…