Третье отделение при Николае I

В таком положении все оставались, пока не ехал я проездом через город Вознесенск, где квартировал 1-й Бугский уланский полк, и командовал оным родной брат моего полкового командира, полковник Михаил Гревс; в то самое время он отдан был под суд, и полк у него по высочайшему повелению отнят и отдан Сераковскому. Он меня убедил не ехать, куда я располагал, а просил исполнить для него одно очень серьезное поручение, говоря мне, что ему ни послать, ни надеяться не на кого; поручение это оказалось действительного статского советника, графа Якова Булгари^[201]. Полагая его найти в Харькове, я немедленно туда отправился, но не застал его там и должен был ехать в город Ахтырку, Харьковской же губернии, куда приехал я на рассвете, отыскал квартиру графа Булгари, состоящую из двух небольших комнат; первая вроде передней с одним окном, заваленным чемоданом и разными платьями, почти темной, а другая побольше, где спал Булгари, и гораздо светлее; дверь в другую комнату была открыта на вершок; меня встретил комиссионер графа Булгари, грек Иван Кириаков, которого я спросил, что делает граф. Он мне отвечал, что еще очень рано, он спит; я закурил трубку, сел на стул так, что мне видно было, что кто-то под окном на кровати с покрытым лицом спит; полагая, что это граф, я попросил Кириакова сварить мне стакан кофе, он вышел, и я спокойно ждал, пока проснется Булгари, и думал, что он спит один в комнате, но когда тот, на которого я смотрел, сдернул с лица одеяло, я увидал незнакомую мне физиономию, довольно похожую на львиную по широкому носу, довольно хорошо сложенного мужчину, и как только он проснулся, первым вопросом его было: а что, граф, спишь? Булгари отвечал, что нет и что он задумался о вчерашнем разговоре; и затем спросил: «Ну, что ж, по твоему мнению, было бы самое лучшее для России?»

Неизвестный ему отвечал: «Самое лучшее, конечно, конституция».

Граф захохотал громко, промолвив: «Конституция для медведей».

Неизвестный. «Нет, позвольте, граф, вам сказать, конституция, примененная к нашим потребностям, к нашим обычаям».

Граф. «Хотел бы я знать конституцию для русского народа», — и опять захохотал.

Неизвестный. «Конечно, не конституцию 14 сентября 1791 года во Франции, принятую Людовиком XVI. Я много об этом думал, а потому скажу вам, какая конституция была бы хороша».

И затем начал излагать какую-то конституцию. Я в это время перестал курить и, смотря ему в глаза, подумал: «Ты говоришь по-писаному; изложить на словах конституцию экспромтом дело несбыточное, какого бы объема ум человеческий ни был»^[202]. Когда он продолжал говорить, граф ему сказал:

«Да ты с ума сошел, ты, верно, забыл, как у нас династия велика, ну куда их девать?»

У неизвестного глаза заблистали, он сел на кровать, засучил рукава и сказал:

«Как куда девать?.. перерезать».

Граф. «Ну вот уже и заврался, ты забыл, что их и за границею много; ну да полно об этом, это все вздор, давай лучше о другом чем-нибудь поговорим».

Неизвестный. «А я говорю — не вздор, а как вам нравится сочинение Биниона?»

Граф. «А! Который писал о конгрессах^[203]; да, там много правды, но французы всегда много…» (в это время вошел Кириаков).

Я взял у него стакан с кофеем, закурил опять трубку и сказал: «Скажи, что я приехал». Он к ним вошел, граф закричал: «Шервуд, иди сюда». Я чрез двери отвечал: «Дайте стакан кофе допить». Они оба начали вставать. Допивши кофе, я вошел.

Граф Булгари. «Рекомендую тебе, это г-н Шервуд, а это г-н Вадковский».

Вадковский. «Шервуд? Вы верно иностранец?»

— Да, я англичанин.

Булгари. «Как, ты еще не произведен в офицеры?»

На что я ему отвечал: «Это делается не вдруг у нас в поселении, третий год собирают справки обо мне, и начали тогда, когда я прослужил положенный четырехлетний срок».

Вадковский. «Да, у нас черт знает что делается, вы служите в военном поселении, каково у вас там?»

Я отвечал: «Не совсем хорошо, мало дают времени хозяевам для полевых работ, от этого терпят большой недостаток, их замучили постройками».

Вадковский. «Значит, поселяне очень недовольны?»

Я. «Очень».

Вадковский. «Ну, каково офицерам?»

Я. «Конечно, офицерам лучше, но вообще все недовольны; вы знаете, что Аракчеев шутить не любит».

Вадковский. «Когда, думаете, вас произведут?»

Я. «Кто их знает, я рассчитывал, что на 42-м году буду еще прапорщиком».